Алла Анатольевна Гореликова - Корунд и саламандра

молчаливой любовью — и таяло, превращалось в мягкий податливый воск, на коем так легко оттискивается дорогой образ…

— О чем загрустила ты, милая?

О том и загрустила, что не пришлось, как всякой порядочной девушке, услышать признание и замереть, опустив глаза и накручивая на палец непослушный локон. Хорошо еще, что Юлия не считала вздохи украдкой и слезы в подушку признаком добродетели! Она, конечно, провела ночь в молитве Ии-Заступнице, как советовала традиция, но наутро не постеснялась объясниться с Ожье начистоту. И утро то выдалось воистину счастливым!

— Сегодня пир, Ожье, ты ведь знаешь?

— Конечно. Посольство Двенадцати Земель. Я видел, как они прибыли, Юлия, и на это стоило поглазеть, клянусь! Верхом, на полном скаку… эх, Юли, что за кони!

Мимолетное раздражение колет Юлию. Кони ему… до коней ли!

— Они приехали просить руки Марго, — тихо и серьезно говорит Юлия. — Ты понимаешь?

Ожье запинается. Умолкает, нахмурившись.

— Так и будет, Ожье, — шепчет Юлия. — Этот брак нужен нашему королю.

— Этот брак нужен нашей стране, — поправляет Ожье. — Но для нас с тобой, Юли, все может кончиться с этой свадьбой. Марго должна будет уехать к мужу одна, как принято у восточников. И тебе придется вернуться в Готвянь.

— Если бы в Готвянь… — Юлия замолкает. Стоит ли пересказывать Ожье последний разговор с отцом? Все равно ничего он не изменит… слишком уж выгодного зятя подобрал себе владетельный пан Готвянский…

— Драгоценная моя панночка! — Ожье падает перед девушкой на колени и сжимает ее упавшую безвольно руку. — Юлечка моя! Жизнь моя, мое счастье! Знаю, отец твой не даст благословения, но разве Господь не Отец наш Превышний? Упадем аббату в ноги, — коль он благословит, так Господь за нас будет! Скажи только слово!

— Ожье, я… Без отца-то как… — Губы Юлии дрожат, и глаза совсем некстати заволакивает слезами. — И без тебя… тоже никак, нет! Ты прав, мой Ожье, прав! Пойдем к аббату, он просветлен, он благословит.

Ожье вскакивает:

— Юлечка! Юли, не плачь, ведь на пир ты идешь, ведь ты подруга принцессы! Юли, любовь моя!

— Я приду сюда после пира, — поспешно промокнув слезы, шепчет Юлия. — Ожье, мы пойдем к аббату, как только тебя сменят! Но если он откажет… что тогда, Ожье?

— Господь милостив, Юли, — шепчет в ответ Ожье. — Господь милостив…

3. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

Господь милостив, шепчу я. Шепчу, не веря. Я отвык от проклятого своего дара, я почти позабыл, как это бывает! Я ведь больше года делал вид, что ничем не отличаюсь от других, — и надеялся вовсе забыть, что это не так. Голодал, бродяжил, тонул во мраке — но не заглядывал в прошлое. Даже за великие деньги, что предлагал тот себастийский купец в трактире на въезде в Корварену, — отказался. Потому что не все купишь за деньги…

Того, что потерял я, — не купишь. Мне хватило последнего раза… и никогда, никогда, никогда я бы не сделал этого снова — если бы не дознание. Я ведь горд порученным… Конечно, я должен гордиться, мне ведь великое дело доверено! Деяние во славу Господа.

Я стараюсь отринуть постыдный страх. Я вспоминаю увиденное глазами Юлии… небольшое усилие — и память о видении становится отчетливой и яркой. Куда ярче мира вокруг…

И я тону в чужих чувствах — словно впервые случилось это со мной. Любовь юной девушки, такой легкомысленной с виду, с веселыми глазами, с белой кожей северянки…

Любовь, страх разлуки и страх отцовского проклятия. Мне знаком этот букет. Чайная роза, выдернутая мимоходом из живой изгороди, полевые ромашки, пыль деревенской улицы. Отцовское проклятие — это страшно. Я верю, что это страшно. Иначе придется поверить, что Катарина, единственная моя чистая любовь, совсем не любила меня. Ожье повезло: его Юлия не позволила страху вершить их судьбу. Безумная, отчаянная надежда… Юлия, мне и это знакомо. Сколько раз она меня обманывала, надежда на лучшее, надежда на справедливость. Вы броситесь поутру аббату в ноги, но что может сказать вам аббат? «Не мною установлено…»

Серебряная брошка с алой каплей корунда, ты оказалась слишком болтливой свидетельницей! Не любовь твоей первой хозяйки важна для меня сейчас, а тот пир, о коем говорила она: сватовство Двенадцати Земель. Принцесса Маргота накануне замужества. Ее грозный отец и молодая мачеха. И маленький братец, наследный принц Карел. Именно он станет главным героем порученного мне --">