Дарья Сычева - Заклинатели. Туман и Дым

Пленник пустыни

Дышать невыносимо тяжело – в нос то и дело летел песок. Он был везде: в волосах, в карманах, за шиворотом, в кроссовках и даже во рту. Кожа истосковалась по влаге. В горле засел неугомонный колючий ёж, именуемый жаждой; потрескавшиеся и обветренные губы не могли разжаться и позволить языку смочить их. Сухость во рту становилась невыносимой, а тошнота стремительно подступала к горлу, готовясь выбросить наружу содержимое желудка. Но несчастный терпел, как мог.

Веки дрогнули, с них посыпались песчинки. Затуманенные глаза медленно открылись, но через секунду снова сомкнулись от осыпавшейся с век пыли. На реденьких ресницах выступили слёзы. Солёные капельки быстро скатились по щекам, рисуя грязные мокрые дорожки.

Совладав с минутной слабостью, пленник пустыни повторил попытку открыть глаза. Он видел всё как через дымку – цвета сливались в сплошное месиво. Он лежал в густой тени скалы, что угрожающе нависала над ним и не позволяла обжигающим солнечным лучам достичь его. Невыносимо жарко. Пот ручейками бежал по лицу. Вся одежда пропиталась неприятным запахом, от которого впору было задохнуться.

Тело не слышало приказов мозга. Встать он не смог, но удалось перевернуться на бок. Всё заныло. Он чувствовал себя так же, как неподготовленный энтузиаст после целого дня изнурительных тренировок. Болело всё, даже, казалось, волосы. Стараясь не делать лишних движений, он смотрел, как над головой бегут потоки горячего воздуха.

Сделав над собой усилие, он повернул голову в сторону, чтобы хоть как-то осмотреться. Пейзаж его не обрадовал. Твёрдая иссушенная почва, усеянная сетью мелких трещин, казалась настолько безжизненной, что где-то глубоко в груди что-то заскребло – отчаяние. Огромные камни и мелкие булыжники хоть как-то разбавляли пустынную местность своим присутствием. В тенях прятались ящерицы и змеи – единственные жители этих суровых земель. Ему казалось, что земля медленно плавится, и от этого зрелища голова шла кругом. К горлу вновь подступила тошнота, но он смог сдержаться. Однако окружающий его пейзаж оказывал на него сильное давление, которому он едва ли мог противиться. Складывалось впечатление, что кто-то беспощадно выкачал все силы из него и бросил умирать. Но упрямство дергало его за невидимые ниточки, как марионетку, и заставляло жить.

Контроль над собственным телом постепенно возвращался. Он смог приподняться на локтях, но тут же едва не рухнул, когда от смены положения закружилась голова. Стерпев этот порыв, он попытался задействовать ноги, чтобы встать на четвереньки. Двигался парень медленно, но ему удалось принять желаемую позу.

Руки тряслись, не было сил удерживать тело на весу. Тогда он постарался как можно скорее сесть, за что поплатился – его всё-таки стошнило. Рвало до тех пор, пока он не начал отплёвываться желчью. Горло будто бы стянули колючей проволокой, которую предварительно раскалили в печи. Было больно, очень больно. Но полегчало.

Он сидел неподвижно несколько долгих минут, пока дрожь во всём теле не утихла. Перед глазами вновь всё поплыло, но это прошло так же быстро, как и началось. Осознав, что тело вновь подчиняется его воле, он встал на ноги. Маленькими шажками он добрёл до скалы и припал к ней боком, после чего сполз вниз. Выходить из тени было слишком опасно – запросто можно получить солнечный удар, если он ещё им не обзавелся. Лучше подождать и разобраться во всём, а главное, ответить на самый важный вопрос – что же произошло?

Он напряг и без того больную голову, чтобы вспомнить хоть что-то, но память отказалась открыть свои секреты. Воспоминания были ему недоступны – так он думал первое время, но позже осознал, что их просто нет.

Всё стёрто.

Вернее, почти всё. Амнезия была странной, а точнее, нетипичной. Сейчас его память можно было сравнить с мозаикой, из которой убрали парочку деталей, нарушив целостность общей картины. Что-то помнил, а что-то – нет. Он мог без труда назвать дату своего рождения, имя соседской собаки, с которой играл в детстве, какие подарки получил на Новый год и прочие мелочи. Но ни друзей, ни родителей, ни даже собственного имени он не помнил. Как вообще можно забыть собственное имя? Ни детской клички, ни домашнего прозвища – ничего.

Слёзы хлынули из глаз от мысли о том, что самые важные вещи навсегда забылись. Маленькие градинки обжигали обветренную кожу, словно острое лезвие. Глазам было --">