Сергей Александрович Лёвин - ЮбРуб

вокруг, голодными чайками, которых спугнул весёлый лабрадор, осчастливленный спустившим его с поводка хозяином.

Курорт ранней весной — совсем другой город, ничем не напоминающий развесёло-пьяную летнюю феерию. Тихий, спокойный, даже скучный, с редкими апатичными людьми, плетущимися по своим делам так вяло, словно едва вынырнули из летаргического сна и уже не против в него вернуться.

Однако профсоюзную путёвку в пансионат, подведомственный краевой администрации — ещё советской постройки, но более-менее модернизированный в начале нулевых — выдали именно на март, когда цены на услуги поменьше и, значит, для соцстраха поприятнее. Руднев не раз пожалел, что пожадничал и не отказался в пользу одного из своих замов. Курсовка была рассчитана на пятнадцать дней, но прошло всего пять, а он уже изнывал от безделья.

Закрутить курортный роман не получалось — пансионатные попутчицы все как одна были или далеко «за», или совсем не в его вкусе: если не бесформенные одышливые тетёхи, то тонкие, как ножки циркуля, недомодели, с презрением ко всему миру в студёных, водянистых глазах.

Репертуар местного кинотеатра был отсмотрен в первые три дня, в Городском театре вместо спектаклей демонстрировали выставку пальто и шуб экономкласса, а пешеходные маршруты ограничивались изгибами набережной — живописными, но приедающимися. Оставалось топтать исхоженные тропы, любуясь разновидностями морского прибоя под аккомпанемент птичьего гвалта.

Под ногами похрустывали выброшенные вчерашним штормом ракушки вперемешку с деревяшками, пластиковыми бутылками и другим мелким мусором, который равнодушно облизывала набегающая пена.

Золотой крестик на толстой перекрученной цепочке настолько органично вписался в nature mort, что Михаил ни за что бы его не заметил и прошёл мимо, однако спрятавшийся в клубке водорослей благородный металл выдало отразившееся в нём солнце, пробившееся сквозь пробрешину в низких облаках.

Руднев наклонился, извлёк находку из песка и отряхнул. На всякий случай осмотрелся. Никому до него дела не было: семья с ребёнком лет шести кидала хлеб лебедям и уткам-лысухам, пережидающим зиму в тёплых краях, а пара старушек увлечённо обсуждала вечерний выпуск новостей, в котором добрый премьер обещал поднять им пенсию на полтора процента. Михаил улыбнулся сам себе, положил цепочку в карман и отправился в номер, едва не пританцовывая.

Там он достал пухлую записную книжку, в которой вёл скрупулёзный учёт всем тратам и прибылям, и вписал в графе, лаконично обозначенной знаком «плюс»: «зол цепь», — оставив прочерк в соседнем столбике со стоимостью. Без консультации ювелира было не обойтись.

На соседней странице он начертал сокращение «юбруб», а рядом сумму — 200. В нежелании ставить точки и потребности кромсать и минимизировать слова таилась крайняя степень меркантильности, в которой Руднев стеснялся признаться даже самому себе.

Он считал, что этим… экономит на чернилах.

* * *

Наутро по плану стоял спортзал.

Сыграв несколько сетов в теннис с лошадиноликой, почти двухметровой каланчой из мэрии Выселковского района и пропотев минут десять на тренажёрах, Михаил с чувством исполненного долга пошёл в раздевалку, где возле скамеечной ножки обнаружил мятую пятисотку — очевидно, кто-то выронил из кармана, когда натягивал джинсы. Ценителей здорового образа жизни окрест не наблюдалось, поэтому он с чистой совестью отправил купюру в кошелёк, посчитав, что там ей уютнее, чем на кафельном полу.

После полудня водитель маршрутки передал ему сдачу с сотни — вместо врученного на входе полтинника. Руднев не возражал — считал всех шоферюг наглыми барыгами, готовыми обсчитать любого пассажира независимо от пола и возраста.

Вечером анапский ювелир, покрутив в пальцах крестик с цепочкой, взвесив их и задумчиво поцокав языком, сказал, что готов приобрести «безделицу» за две с половиной тысячи. «Значит, стоят в два, а то и три раза дороже», — решил про себя Михаил и, не прощаясь, ретировался из мастерской, прикидывая, кому загнать золотишко подороже.

В восемь утра следующего дня его разбудила эсэмэска. Недовольный, он вынул смартфон из-под подушки, разблокировал и обомлел: на счёт поступило сорок семь тысяч рублей. Отпускные он получил заранее, премий, насколько помнил, не предвиделось.

На всякий случай набрал зама, зная, что тот в это время обычно стоит в пробке по пути на --">