Эри-Джет - Безвестный край

местами заваленный хламом и разрушенный, но местами обжитой. Мы до сих пор пытались исследовать его и составить подробную карту. Тот закуток подвала в секторе В, где жил Ди, он и называл пещерой. Я как-то отдал ему свой спальный мешок и один из нескольких сохранившихся комплектов для высадки — там были раскладные стулья, кое-какие инструменты, посуда. Все из лёгкого металла… забыл название… И штампик «S.T.A.L.K» на каждом предмете, а на спальнике — выведенный черной краской. И рубашка на парне моя надета, с такой же надписью наискосок на спине.

Он шёл впереди меня, и я как раз глядел на штампик.

— Капитан! — Ди вдруг обернулся, но тут же стушевался и, глядя куда-то мимо меня, продолжил отстранённым тоном: — Капитан, улыбнитесь.

Я вздохнул и развернулся к Зеё.

Ди всегда терялся, как только её видел, потому что она его попросту пугала, хотя сейчас, одетая в брюки из брезента и простую черную футболку, великоватую на неё, была похожа на неумёху-новобранца. Тонкие руки, торчащие ключицы, высокие скулы и чёрные глаза — а в них столько нежности, что задохнуться можно. Но Ди боялся глядеть в глаза, слишком хорошо помнил, как, впервые появившись, она бросалась на каждого, кто пытался к ней подойти — думала, что на очередном задании.

— Я… ждала тебя вчера, — сказала она, подняв руку, но так и не решившись коснуться лацкана моей куртки, — мы разведали третий коридор в секторе Д, обнаружили еще одну погребальную нишу, несколько урн с надписями. Конечно, мало что можно разобрать, всё рассыпается, но надо же нанести коридор на карту и… и я скучала, — невесомым шепотом, только для меня.

— Зеё, — сказал я, запнулся, задумался, не нашёл слов и неловко закончил: — Нанеси его сама, ладно?

Она стояла близко, и я видел, чувствовал, как сильно ей хочется коснуться меня, хотя бы рукава или воротника рубашки. И ещё я знал, что она этого не сделает. Никогда.

— Давай поговорим потом, — предложил я, — завтра.

Зеё помолчала, вздохнула и спросила:

— Или послезавтра?

— Или послезавтра.

Поджала губы и отвернулась.

* * *

— Уххх… — поёжился Ди, когда она ушла.

Боится её. Сам почти такой же, если не хуже, а боится. Но при этом смотрит вслед, пока она не скроется из виду. Ну да что с него возьмёшь?

Я тоже смотрел и думал о том, что зря обидел: надо было поговорить. Но ведь сколько говорено уже… какой смысл?

Я взял Ди за плечо и подтолкнул вперед:

— Пойдем.

Мы спускались с холма по тропинке, пролегшей меж камней, самые маленькие из которых были мне по пояс. Тёмные, испещрённые рыжеватыми жилками, они тоже заросли вьюнками и плющом, как мой корабль, и иногда мне казалось, это и есть окаменевшие корабли, а холм — кладбище. А ещё я знал, что можно отколоть кусочек камня, и тогда он рассыплется в руках, как сухая земля.

Хорошо, что корабль стоит на холме, над обрывом, а не в городе. Там всё разрушается быстрее. Если присмотреться отсюда, сверху, можно разглядеть, как с каждым днём всё ниже проседают крыши и всё больше камней вываливается из стен. Поэтому я не присматриваюсь.

Но сегодня, бросив лишь один взгляд на город, я сразу понял, что произошло — среди покатых крыш восточной части не было видно Пустой Башни. Неправильно мы её называли, наверно, надо было «Запертая». Но говорить так — значило признать, что не смогли, не достучались до того, кто жил в ней. А если называть Пустой, то вроде как и не было его. Если башня Пустая — значит, никто не сидел внутри, крепко закрыв двери и окна и панически боясь выйти наружу.

Теперь на её месте клубилась пыль, и казалось, вот-вот проступят угловатые очертания башни, нелюдимой, глядящей недоверчиво из-под низких карнизных свесов, будто из-под насупленных бровей; с судорожно сведенными ставнями, словно в наглухо застёгнутом мундире; с бугристыми стенами, зеленоватыми от времени, похожими на жабью кожу. Не красавица, что поделать.

Была.

И ведь не знаешь, когда рассыплет. Что бы то ни было — башня, дворец или хижина, любая постройка держится до последнего, чтобы потом разом ухнуть на землю.

А вот живое разрушается постепенно: угасает взгляд; ломается, коверкается, упрощаясь до междометий, речь; тяжелеет, словно наливаясь свинцом или костенея, тело, и иногда благословением свыше выветривается память. Жаль, не всегда.

— Идём, капитан, — тронул меня за локоть Ди.

* * *

Новичок сидел у стены, опустив голову и примостив на коленях --">