Стивен Эриксон - Врата Мертвого дома

отчаяния. Фелисин на миг зажмурилась, а затем выпрямилась и отыскала глазами в шеренге за громилой тощую старуху. Та была одета в ночную рубашку, изорванную и запачканную.

«Ничем иным, как благородной кровью».

— Госпожа Гейсен?

Старуха вытянула вперед дрожащую руку:

— Да! Это я, госпожа Гейсен! Вдова господина Гилрака… — Слова прозвучали неуверенно, словно бы женщина и сама сомневалась в том, что сказала. Старуха нахмурилась, так что толстый слой пудры, скрывавший морщины, пошел трещинами, и ее покрасневшие глаза впились в девушку. — А я ведь тебя знаю, — прошипела она. — Ты Фелисин, младшая дочь дома Паранов!

Фелисин похолодела. Она отвернулась и посмотрела на стражников, которые, опираясь на пики, стояли в тени: передавали друг другу фляжку с элем и отгоняли последних мух. За мулом приехала телега, из нее выпрыгнули четверо измазанных пеплом мужчин с веревками и баграми. За стенами, окружавшими площадь, вздымались раскрашенные башни и купола с детства знакомых зданий Унты. Девушка тосковала по затененным улочкам столицы, скучала по беззаботной жизни, которой наслаждалась еще неделю тому назад. Фелисин вспомнила, как Себри, обучавший ее ездить на лошади, недовольно ворчал, что она не смотрит, куда направляет свою любимую кобылу. И как она поднимала глаза и видела зеленую изгородь из кустов, отделявшую площадку для верховой езды от семейных виноградников.

Громила рядом хмыкнул:

— Худовы пятки, а у этой сучки есть чувство юмора.

«О чем он говорит?» — с досадой подумала Фелисин. Девушка была недовольна тем, что ее отвлекли от приятных воспоминаний, однако смогла сохранить отрешенное выражение лица.

Бывший жрец слегка оживился:

— Сестры вечно ссорятся, такое случается сплошь и рядом. — Он помолчал, а затем сухо добавил: — Но это уже явный перебор.

Головорез снова хмыкнул и наклонился вперед так, что его тень упала на Фелисин:

— А ты у нас, выходит, жрец-расстрига? Что, поперла тебя императрица из храма?

— Ласин тут ни при чем. Я давно уже распрощался с благочестием. Уверен, что императрице больше понравилось бы, если бы я остался в монастыре.

— Да ей ровным счетом наплевать, — презрительно заявил громила и принял прежнюю позу.

— Ты должна поговорить с сестрой, Фелисин! — проскрежетала госпожа Гейсен. — Пусть Тавора попросит за нас! У меня есть богатые друзья…

Услышав это заявление, верзила расхохотался:

— Ты глянь в начало шеренги, старая карга, там и найдешь своих богатеньких друзей!

Фелисин только головой покачала.

«Поговорить с сестрой, как же! Прошли уже месяцы с того дня, как мы в последний раз беседовали. И с тех пор — ни слова. Даже когда отец умер».

Воцарилась тишина, почти такая же глубокая и нерушимая, как и до этого. А затем бывший жрец откашлялся, сплюнул и пробормотал:

— Не стоит искать спасения у женщины, которая просто исполняет чужие приказы, и не важно, что она сестра этой девочки…

Фелисин поморщилась и гневно посмотрела на старика:

— Ты что, воображаешь, будто…

— Да ничего он не воображает, — проворчал разбойник. — Просто забудь о голосе крови, обо всем, что это там, по-твоему, должно значить. Конечно, учитывая, кто ты такая, тебе, наверное, больше по нраву считать это личной местью…

— Учитывая, кто я такая? — Фелисин хрипло расхохоталась. — А вот кто такой ты сам? Какой из домов считает тебя родичем?

Громила ухмыльнулся.

— Дом Позора. Слыхала про такой? А что, ничуть не хуже ваших задрипанных благородных семейств!

— Я так и думала, — заявила Фелисин, с трудом делая вид, что ее ничуть не задело последнее замечание. Она покосилась на стражников. — Да что происходит? Почему мы до сих пор торчим здесь?

Бывший жрец снова сплюнул:

— Час Жажды миновал. Толпу снаружи следует определенным образом подготовить. — Он исподлобья посмотрел на Фелисин. — Простолюдинов надо раззадорить. Мы — самые первые, девочка, и должны стать примером на будущее. То, что творится здесь, в Унте, должно потрясти всю знать Малазанской империи.

— Чушь! — возмутилась госпожа Гейсен. — С нами будут обращаться достойно. Императрица просто обязана обращаться с нами достойно…

Громила хмыкнул в третий раз (это он так смеется, поняла Фелисин) и сказал:

— Если бы глупость считалась преступлением, госпожа Гейсен, вас бы арестовали еще много лет тому назад. Старый хряк прав. Немногие из нас доберутся до --">