Елизавета Алексеевна Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы

говорит! – одобрила Эда, не понявшая, что же он, собственно, сказал. – А в Эгвальде ярле слишком много злобы. И еще гордости. Они грызут его, как два злющих дракона, изнутри, и не дают быть здоровым.

– Ты говоришь о его душе, – сказала кюна Хёрдис. – А мой сын спрашивает о его теле.

– Это одно и то же. Пока его душа не успокоится, его телу не бывать здоровым.

– А что же нужно его душе?

Лекарка посмотрела на Торварда и развела руками:

– Твоей крови, конунг. Твоей крови.

А он вдруг засмеялся и словно бы отбросил невидимую соломинку, чтобы снова стать самим собой. Там, где старый Торбранд конунг предпочитал приглядеться и выждать, его сын всегда шел навстречу событиям и искал случая, не дожидаясь, пока случай найдет его.

Наутро Торвард конунг отправился к причальной площадке под соснами, где в корабельном сарае сидел с полусотней слэттов Эгвальд ярл. Сняв замок и засов, хирдманы отворили одну из двух широких дверей, и Торвард движением брови послал Регне внутрь. Пленники, бледные и заспанные, неохотно поднимали головы. В сарае было душно, пахло прелой соломой, свет из открытой двери падал дорожкой длиной в несколько шагов, а дальше начиналась полутьма, полная лениво шевелящихся человеческих тел.

– Где Эгвальд ярл? – громко спросил Регне, стараясь разглядеть людей в полутьме сарая. – Он хотел, чтобы Торвард конунг сам пришел к нему. Торвард конунг пришел и хочет говорить с ним.

– Я не так неучтив, чтобы заставлять гостя стоять на пороге! – раздался из глубины сарая насмешливый голос, и из гущи сидящих и лежащих слэттов показался Эгвальд. – Заходи, Торвард сын Торбранда, если ты действительно здесь. Мне есть где принять гостя – благодаря твоим добрым женщинам у меня тут есть и подушки, и тюфяки!

За месяц, проведенный в плену, Эгвальд сын Хеймира сильно изменился. Он побледнел, почти не видя солнечного света, на щеках его отросла негустая светло-золотистая бородка, светлые волосы свалялись. Рубаха, подарок какой-то сердобольной женщины, сшитая не по росту, была широковата и висела на похудевшем теле. Его юное лицо стало суровым, прежний задор в светлых глазах сменился мрачной настороженностью. Он не хотел принимать своего унижения и все помыслы сосредоточил на том, чтобы отомстить за него. Как и когда он выберется из душного корабельного сарая, каким образом снова обретет силы сразиться с конунгом фьяллей на равных – Эгвальд не знал этого, но не хотел верить и не верил, что боги и удача от него отвернулись. Даже сейчас он оставался сыном конунга и потому не делался пленником.

– Спасибо, но я собирался не сидеть у тебя в гостях, а позвать тебя прогуляться на воздух, – крикнул Торвард снаружи. Он в отличие от собеседника был спокоен и почти весел. – Выйди-ка! Лекарка мне сказала, что это вполне в твоих силах. Она не ошиблась?

Не понимая, что означает это неожиданное приглашение, Эгвальд помедлил, но отказаться не мог: еще посчитают, что он струсил! Однако, едва показавшись в дверях, он невольно вцепился обеими руками в косяки: от обилия света и воздуха у него закружилась голова. Блеск серо-голубой воды Аскефьорда и каменистый противоположный берег, длинные горные цепи вдали поплыли и закачались перед глазами.

Торвард терпеливо ждал, пока его пленник придет в себя, а тем временем разглядывал его. Моложе лет на шесть, ниже ростом, легче сложенный, в придачу ослабленный раной и истомленный долгим сидением взаперти, без воздуха и без движения, Эгвальд ярл очень мало подходил для того, что он задумал. Но, впрочем, сам виноват. Еле на ногах стоит, так и нечего выделываться.

Привыкнув к свету, Эгвальд посмотрел наконец на конунга фьяллей. Тот стоял перед дверью в сарай, сложив руки на груди, в нарядной рубахе своего любимого красновато-коричневого цвета, с двумя толстыми золотыми браслетами на запястьях, и даже красные ремни, которым придерживаются обмотки, скреплялись узорными, ярко блестящими золотыми пряжками – чтобы сразу становилось ясно, кто здесь конунг. Лицо его сегодня было чисто выбрито и знаменитый шрам бросался в глаза, волосы тщательно расчесаны и заплетены в две косы, и только маленькая золотая застежка на вороте опять висела, оттягивая уголок вниз, не застегнутая – ему всегда было жарко. Поодаль толпились люди: хирдманы, челядь, много женщин в разноцветных платьях.

– Это что, торжественное жертвоприношение? – стараясь говорить насмешливо и --">