Владислав Валентинович Стрелков - Стальные Фермопилы

поле поверх щитка. Танки разворачивались к нему. Обнаружили? Слева, от остановившихся неподалёку бронетранспортеров, быстро бежала к мосту приличная группа немцев.

«Обнаружили? Гады!»

— А-а-а! — Сиротинин дернул спуск и не глядя, как развернувшийся танк накрыло взрывом, кинулся к ящику с осколочными снарядами. Скинул ящик с шрапнелью в сторону, выхватил осколочный, зарядил орудие и прильнул к панораме. Яростно закрутил ручками, наводя на дорогу перед мостом.

Выстрел.

Разрыв вспух посередине группы, разметав её по сторонам. Рядом с пушкой взрывом подняло землю и Николая обсыпало колосьями, но он, не обращая на это внимания, достал очередной снаряд.

— Сорок восемь.

Пот заливает глаза. Обтер пилоткой и опять приник к панораме.

Бабах!

Николая бросило на щиток. Взрывом накрыло совсем рядом, позади, разметав ящики. Из двух снаряды высыпались и раскатились.

Отряхнулся, обматерив всех немецких танкистов, всю немецкую армию с Гитлером во главе, и вогнал в казённик осколочный. По щитку пробарабанили пули.

Выстрел. Со злорадством потёр руки, видя, как снаряд рванул у бронетранспортера, разметав немцев рядом с ним.

Бабах!

Орудие дёрнулось, осколки противно прошли рикошетом по щитку. Вогнал бронебойный, и проверил панораму.

Цела! Даже не сбилась.

— Получи! — Танк, что только что стрелял по нему, окутался взрывом, добавив ещё один дым.

— Сорок шесть, мать вашу! — Заорал Сиротинин, загоняя осколочный. Немцы пытались маленькими группами проскочить к мосту.

— На, получи! — Снесло четверых, остальные залегли.

Он не считал, сколько выстрелил, он считал оставшиеся снаряды. Плевать на то, сколько он танков подбил, плевать на ордена. Сиротинин врага бил, за своего заряжающего, погибшего два дня назад. За многих парней, что погибли в последних боях, за отца лейтенанта.

За всех!

И ещё есть боеприпасы. И батарея стреляет. Значит, правильно он остался тут.

Танки отходили, пятясь за холм. Остались только те, что справа, не попадавшие в сектор обстрела его орудия. Остались там, определив, что находятся в мертвой, для русских орудий зоне. Два танка садили в сторону рощи, где стояла батарея, а другой развернул башню и начал выцеливать его позицию на холме.

— Да что это такое? — Хотелось плакать от бессилия — не хватало горизонтальной наводки. Надо править лафет. Но как?

Бабах!

Пригнулся у щитка.

— Пристреливаются, сволочи. — Сиротинин подскочил, схватился за сошник и рванул хобот вверх.

— И-и-и-с-с…

В глазах от натуги потемнело, но он не смог даже оторвать сошник от земли. Близкий разрыв швырнул на ящики. Николай затряс головой, приходя в себя. С удивлением обнаружил, что ещё жив, хотя рвануло рядом. Осколки чудом миновали его, только об ящики сильно приложило.

Сцепив зубы, опять упрямо взялся за сошник.

«Я сильный. Я смогу. Должен. Надо-о-о».

— Бабах! — Рвануло совсем рядом, за ящиками.

И вместе с взрывом, вдруг всё застыло. Тишина больно ударила по ушам. Николай медленно распрямился, оторопело оглядываясь.

Рожь стояла как замёрзшая. Не двигался ни один колосок. А на поле странная картина — танки стояли безжизненными изваяниями, как будто нарисованные. Даже столбы дымов с подбитых им танков не клубились. Застывший кадр.

Такое он видел однажды в кино, когда что-то заклинило в кинопроекторе, остановив пленку, а на экране надолго замерло изображение.

Тишину нарушил шепот сзади:

— Что ты наделал? Почему пауза?

— Это не я, это процессор. Все из-за последнего взрыва!

Сиротинин резко развернулся. В четырёх метрах, почти в пучках ржи, стояли три фигуры в странных одеждах и смотрели на него. Один держал перед собой какую-то непонятную штуку в руках.

Сержант судорожно провёл рукой за спиной, но карабин он оставил рядом с левым колесом. Тогда он просто выхватил из рядом стоящего ящика снаряд и, повернув его в сторону неизвестных, крикнул:

— Хенде хох!

Фигуры замерли, но рук не подняли.

— И не двигаться, сволочь немецкая. — Николай повернул снаряд взрывателем вниз, ближе к хоботной части лафета. — Вот шваркну им, и всех отправлю к чертовой бабушке!

— Мы не сволочи… то есть… не немцы… мы, — еле слышно проговорил один из них тонким женским голосом, — мы русские. Студенты… мы.

«По-русски говорят. Ну-ну».

— Ну да, конечно. — Сиротинин криво усмехнулся и, пригнувшись, нашарил у колеса карабин. Выхвалил --">