Дарья Сергеевна Гущина - Ведьмин дар

могу помочь?

Как они подпрыгнули, как заозирались…

Я улыбнулась ещё любезнее:

– Чаю?

Девочка сглотнула – острый подбородок, пуговичный нос, испуганные глаза. Наблюдатель набычился, и, прищурившись, я заметила, как плывет его облик – лицо размытое, цвет волос не определить… И предупреждающе зашумело ощущение угрозы – старый рефлекс закоренелой отступницы. И без родного «угля» мы, постоянно убегающие от «правосудия», чувствовали скрытую опасность всем своим жизнелюбивым существом. Отвод глаз плюс внезапное сопровождение очень нужной мне ведьмы – это… Явно не простой телепортист. Отводом глаз умеют пользоваться только ведьмы. А кроме них…

Пока я исподволь присматривалась к раздражённому наблюдателю, девочка изумлённо уставилась на меня. И, хвала дару, перестала дрожать от страха – оный успешно вытесняли удивление и недоверчивость. Знакомые по каждому «гостю».

С тех пор как я вынужденно стала ближе к народу, то бишь к наблюдательским студентам и прочим заинтересованным, я сменила имидж. Серая неброскость, помогающая раствориться в толпе и работающая дополнительным отводом глаз, их почему-то дико пугала, особо впечатлительных – до парализующей немоты и последующих заваленных зачётов по теории отступничества. Мне сделали внушение, велев прекратить пугать детей, я присмотрелась к молодежи и замаскировалась под юную общественность.

Длинные чёрные волосы, заплетённые в мелкие косички и собранные в высокий хвост. Синие и фиолетовые «перья» на кончиках косичек и длинной косой чёлке, скрывающей старый шрам. Серёжка-страза на левом крыле носа. Мелкая серёжка-кольцо на нижней губе справа. Шесть проколов в левом ухе, семь в правом, и гирлянды серёг, от мелких сверху до длинных снизу. Яркий макияж со «стрелками», фиолетовыми тенями и бордовой помадой. Густой загар. Чёрная майка, чёрная косуха, широкие чёрные джинсы с молниями на штанинах до колен, чёрные кеды со стразами. Пальцы в кольцах, фиолетовый маникюр. И цыганистые гирлянды цепочек, бус и прочих подвесок.

Молодёжь теряла дар речи. Она отчего-то считала, что отступницы – это старые страшные бабки, и так удивлялась, видя перед собой девицу, на вид немногим старше и в тренде… А я о своём истинном возрасте, как и о магическом происхождении всего «антуража», включая косички, конечно, молчала. На отступниц, даже активно сотрудничающих, любят вешать всех собак, и я жила в постоянной готовности к побегу. И наконец-то появился предсказанный повод.

– Эфа, хватит, – досадливо поморщился наблюдатель, – у меня мало времени. Быстро выслушай и объясни нужное. Очень быстро, – добавил выразительно.

– Конечно, гражданин начальник, – я фальшиво улыбнулась и неловко переступила с ноги на ногу. Больное левое колено, естественно, возмутилось, и я вынужденно вернулась в прежнюю позу. Прямо посмотрела на наблюдателя и сухо сказала: – Мне тяжело стоять. Заходите, дверь открыта.

На невзрачной роже наблюдателя отчетливо проступило «Постоишь, не сдохнешь», но девочка, добрая душа, резво открыла дверь и запинкой предложила:

– П-проходите.

Я с достоинством проковыляла мимо наблюдателя, надеясь, что избушка выглядит достаточно… жилой. Свыше мне велели жить здесь и только здесь – в кособокой хибарке посреди леса, но мне хватило месяца, чтобы изобрести способ просачиваться сквозь «колючую проволоку» и обитать в цивилизованном месте с удобствами, а сюда являться лишь на тревожный сигнал, означающий гостей. Или, если они случались нечасто, забегать на полчаса и поддерживать видимость человеческого обитания.

Единственная крошечная комната чистотой не блистала, но и паутиной заброшенности пока не заросла – последние жаждущие знаний приходили с неделю назад, и я немного прибралась. До них. С тех пор стол и подоконники покрылись пылью, на светлом фоне не шибко видимой, но ощущение не обманешь: нежилое чувствуется нежилым. И наблюдатель это понял. Его ищущий взгляд шустро перебегал с кресла на старый, наспех заправленный диван, с табуретки на кухонный стол и дальше, на подвесные шкафы с приоткрытыми дверцами. И особенно пристально изучал банки с застоявшейся водой и печь, которую я сама не помню, когда топила.

– Ты, кажется, предлагала чай? – голос наблюдателя стал подозрительно довольным.