Сергей Васильевич Лукьяненко - Кайноzой

тренированного взгляда – но у меня он очень тренированный. Через мгновение восставший перейдёт в стадию охоты. Как-то удивительно быстро!

Вот тогда я и ударил второй раз, снося ему голову.

Рыжая женщина вскрикнула, когда тело тяжело упало к её ногам. Я заглянул в тамбур – там никого не было, захлопнул дверь, обернулся.

Все посетители вагона-ресторана смотрели на меня. Колёса стучали, женщина кричала, а так – было тихо.

– Кваzи! – крикнул я. – Есть кваzи на территории?

Молчание.

Рыжеволосая перестала кричать. Быстро собралась, молодец.

– Кваzи! – ещё раз позвал я.

Тишина.

Да я и сам прекрасно помнил, что ни одного кваzи в вагоне-ресторане не встретил. Ну что за незадача – поезд идёт в Питер, в их столицу, и никого из разумных мертвяков рядом нет!

Мой недавний собеседник внезапно поднялся и с возмущением выкрикнул:

– Вы убийца! Вы убийца и садист!

– Почему? – удивился я, косясь через мутное дверное стекло в тамбур.

– Восставших надо арестовывать! Их нельзя мучать! Вы специально вначале порезали парня, я видел!

– Да, – признал я. – Специально. В надежде, что это всё-таки глупая шутка и передо мной человек… Эй, Володя, оружие есть?

Бармен полез рукой под стойку и вытащил здоровенный нож. Дверь, ведущая на кухню, приоткрылась, высунулся повар – дядька постарше и покрепче. У него в руках был внушительный тесак. Ну, хоть что-то.

– Я иду в шестой вагон, – сказал я. – Кому по пути – можем прогуляться.

– В случае появления восставших положено изолировать вагоны друг от друга путём закрытия межвагонных переходов, сообщить о происшествии машинисту и начальнику поезда, после чего ждать помощи! – отчеканил бармен.

– Молодец! – сказал я одобрительно. – Вот так и действуй! А я пойду. Желающие присоединиться есть? Желающих присоединиться…

– Пожалуй, воспользуюсь вашим предложением, – сказала рыжеволосая женщина и встала из-за стола. Платье заструилось вдоль её тела.

Я с сомнением окинул её взглядом – с головы до ног. К голове у меня претензий не было. К ногам тоже, но вот туфли…

Женщина сбросила туфли, оставшись в коротких белых носках, потом приподняла платье и кивнула мне:

– Режьте. По колено. Можно чуть выше.

– Да ничего себе! – воскликнул я с восхищением. Оттянул подол – блин, настоящий шёлк, небось платье стоит, как крыло от самолёта. И аккуратно начал вспарывать платье лезвием мачете, предварительно вытерев его о брючину несчастного курсанта.

– Он сумасшедший! – воскликнул мой недолгий сосед по столу. – Нет, ну вы посмотрите, посмотрите, он сумасшедший, он опасен! Где он взял мачете? Ты где взял мачете, признавайся!

– На «скорой помощи» работал, украл у умирающего пациента, – ответил я. Кивнул женщине: – Пошли?

– Сейчас. – Она стоптала отрезанную половину платья, перешагнула, подошла к бармену Володе. Взяла из его рук рюмку – когда налить-то успел и кому? Себе, наверное… Выпила залпом. Потом взяла из его рук нож – бармен не пытался спорить, и, покачивая бёдрами, пошла ко мне между столиками.

Мысленно я ей поаплодировал.

А потом открыл дверь и вышел в тамбур.

Вагон выглядел мирно, как и положено честному купейному вагону на маршруте Москва – Санкт-Петербург. Традиционная ковровая дорожка на полу, приглушённый свет плафонов.

Людей не было видно. Ни живых, ни мёртвых. Вагон слегка потряхивало на стыках рельс, но шёл поезд очень мягко.

– Вам в какой вагон? – спросил я свою спутницу. – Кстати, я Денис. Денис Симонов.

– В пятый, – ответила она. – Меня зовут… зовут Александра. Александра Фадеева.

– Да ну, правда что ли… – пробормотал я, глядя вдоль коридора. – Как вы полагаете, товарищ Саша, он был один?

– Я полагаю, что мне надо в пятый вагон, – ответила она. – И быстро.

– Сын, дочь? – спросил я.

– Дочь и муж. Он собирался её уложить и подойти.

– Понятненько, – сказал я. – Держитесь за мной.

И аккуратно подёргал дверь последнего купе. Та приоткрылась – совсем на чуть-чуть, видимо пассажиры уже закрылись на ночь. Я заглянул в щель.

– Ну? – спросила Александра нервно.

Вначале мне показалось, что лежащие на полках курсанты спят. Торчали из-под простыней руки-ноги, позвякивала на столе ложечка в стакане – привычный, умиротворяющий звук поездов.

Потом я увидел, что высовывающаяся к самой двери голая стопа подёргивается. Равномерно, будто настраиваясь на какой-то беззвучный ритм. Сжались-разжались пальцы. Напряглись крепкие --">