Светлана Альбертовна Тулина - Живые и мертвые, или Племянник из шкафа

пристрастие благополучно не кануло в прошлое, подобно любви к серебряным запонкам.

Именно из-за ночного концерта в тот день я встал гораздо позже обычного и пропустил появление высокопоставленного гостя. Плотная изолирующая повязка на глаза и уши помогла мне оградить сознание от грубых воздействий окружающего мира, но она же и не позволила уследить за проходящим временем.

Ещё со второго этажа я услышал громкие голоса и понял, что у нас визитёр, а, спустившись в гостиную, увидел его сидящим в моём любимом кресле у курительного столика. Крупный, но ещё не старый мужчина, глубокие складки на лбу и у губ, короткая стрижка, седые виски. Лицо аристократически благородное, брылястое и бледное, пожалуй, бледное даже излишне; под глазами мешки, на скулах красноватые пятна, щёки и подбородок отливают синевой — похоже, побриться сегодня наш гость так и не успел. Подобное поведение вряд ли является типичным для обладателя дорогого и буквально излучающего благопристойность костюма, а, значит, дело, приведшее его на Бейкер-стрит, не только важное, но и спешное. О важности же свидетельствует общая нервозность посетителя, неестественная бледность его лица и нетронутая чашка чая со сливками — на столике перед ним, рядом с пепельницей. Утро выдалось довольно прохладным, но пар над чашечкой не поднимался — значит, забытый напиток успел остыть.

Мысленно улыбнувшись, я отметил, что невозможно столько лет провести рядом с Шерлоком Холмсом — и совсем не воспринять его дедуктивного метода. Я собирался пройти на кухню, поскольку не надо было обладать выдающимися способностями моего друга, чтобы понять по недовольному взгляду визитёра и тому, как резко он замолчал при моём появлении, что он полагает своё дело крайне конфиденциальным и не желает моего присутствия. Но Холмс, предугадав моё намерение удалиться, попросил задержаться, гостю же представил меня в качестве верного помощника и компаньона, на честь и такт которого вполне можно положиться. Вряд ли это понравилось нашему посетителю, но он не стал спорить, и в итоге я остался, уселся в лёгкое плетёное кресло у окна и приготовился слушать. Тем более, что наш недовольный визитёр как раз решительным движением руки вдавил в пепельницу недокуренную сигару и соизволил представиться, сверля меня тяжёлым взглядом.

— Можете звать меня мистером Хэмфри, — произнёс он брюзгливо. — Я уже изложил вашему другу все обстоятельства дела и не вижу причин повторяться.

Начало разговора выглядело не слишком многообещающим. К тому же у меня возникли сильные сомнения в истинности произнесённого только что имени, так как лицо нашего гостя показалось мне смутно знакомым, хотя я никак не мог вспомнить, где именно мне случалось его видеть. Это не могло не раздражать, ведь после спецобработки память моя сделалась близка к дагеррографической — и вдруг такой конфуз!

— Мы можем звать вас как угодно, сэр Ричард, — усмехнулся Холмс, — но вряд ли тот, чей дагерротип украшает собой передовицу сегодняшней «Таймс», может всерьёз рассчитывать на анонимность.

Так вот в чём дело! Моя память оказалась слишком хороша — потому-то я и не смог опознать в этом дёргающемся нервозном аристократе с покрытым красными пятнами лицом и растрёпанной причёской члена палаты лордов, всегда отличавшегося непробиваемым спокойствием и безупречным внешним видом. Память сравнила изображение с оригиналом и сочла, что различия преобладают над сходством. Вот вам и хвалёная подготовка в особых войсках Её Величества! Но всё же один плюс от неё безусловен — моё лицо осталось совершенно невозмутимым, хотя в тот момент меня и обуревали весьма противоречивые чувства. И не самым приятным из них был стыд. Как я мог не сопоставить! Тем более, что вчера как раз читал речь этого весьма уважаемого в парламентских кругах господина, произнесённую им на учреждении благотворительного комитета вспомоществования вдовам и сиротам, чьи мужья и отцы погибли смертью храбрых при отражении Нашествия и во время Великой Войны. Ричард Честерлей, член Палаты лордов и глава партии гуманистов, самой радикально настроенной партии парламента.

Интересно, что на сэра Ричарда проницательность знаменитого детектива если и произвела какое-либо впечатление, то, скорее, негативное.

— Любой может узнать кого-то по даггеру в таблоиде, и это не является доказательством великого ума! — фыркнул он, --">