Сергей Городников - Чужой президент

он так часто менял дома и постели, что эти полгода представлялись ему изматывающей душу вечностью. Он пробыл здесь битую неделю, но никаких признаков отупения и привыкания, на которые так рассчитывал, так надеялся, в себе не обнаруживал. И ночами, когда лёжал, накрытый ещё и полосатой тенью от зарешёченного оконца, открывал в глубинах сердца доводящее до слёз сострадание к птицам, – к тем, которые попались в клетки, – и долго не мог заснуть.

На восьмые сутки пришло Искушение.

Он опять проспал завтрак, опять лишил себя одного из немногих развлечений. Вместо него устроил себе двухчасовую зарядку.

– Получай, чёрт, соня, – пробормотал он, и принялся нагружать до ноющей боли плечи, ноги, спину приседаниями, отжиманиями, подтягиваниями на решётке оконца.

Потный от уже выполненных упражнений он только-только расстелил на плитках пола серое одеяло, лёг на него, подцепил ногами край койки, намереваясь серьёзно покачать брюшной пресс, как его беспардонно прервали. Невыразительный голос начальника тюрьмы вырвался из динамика над дверью:

– Денисов! К тебе пришли.

– Я ж говорил. Никого…– помня, где находится, с громким выдохом возразил Борис, – не хочу видеть!

Но ему пришлось прекратить полезное для здоровья и времяпровождения занятие. Прощёлкали электромагнитные замки снаружи железной двери, затем из динамика стал нарастать, заполнять камеру высокочастотный свист, от которого загудела голова. Подхватив с койки джинсы и майку, он в трусах вылетел за дверь, и уже там оделся. Нет, ему положительно не нравилось в этом заведении.

Джинсы и майка позволяли идти свободным шагом, проходить коридором второго этажа, спускаться по лестнице с подчёркнутой независимостью. Возле преграждающих путь решётчатых дверей: перед ступенями лестницы и внизу неё, – надо было останавливаться, несколько секунд с детской доверчивостью смотреть вверх, в разбойничий глазок телекамеры, после чего двери сдвигались, пропускали дальше. Третья такая дверь преграждала выход в тюремный двор. Здесь требовалось сунуть в щель датчика личный жетон. Сканирующий луч зигзагами пробежался по телу, со лба до кроссовок, а когда он не сразу развернулся, – от пяток до затылка. Центральный компьютер сделал выводы, выплюнул жетон, и над дверью загорелась зелёная полоска. Дверь бесшумно поднялась, выпустила его наружу.

Холодный ветер и низкие тучи напоминали о скорой осени, и он поёжился, постарался скорее пересечь двор. Во дворе особенно остро чувствовалось, что новейшая тюрьма достраивается, налаживается, почти безлюдна, и он её первый клиент. У входа в административное здание поджидал доброжелательный к нему пожилой охранник. Пропустил его внутрь, и Борис, как полагалось, убрал руки за спину.

Они поднялись на третий этаж. На этот раз охранник остановил его у двери, за которой ему бывать не доводилось.

– Кто? – указав головой на дверь, тихо спросил Борис, невольно начиная волноваться от странного предчувствия каких-то изменений в своём положении.

– Прокурор и… – ворчливо начал охранник. После чего понизил голос, признался: – Другого не знаю.

Затем раскрыл дверь внутрь, впустил Бориса в казённую комнату с письменным столом и двумя жёсткими стульями у противоположной стены. Однако сам не заходил, прикрыл дверь снаружи.

Худощавый прокурор округа в распахнутом пиджаке дорогого костюма сидел за столом и, читая с листка бумаги, хмыкнул при чтении. По его поведению и штатскому виду Борис сделал вывод, что вызовом обязан другому присутствующему, слегка сутулому мужчине в сером шерстяном костюме, темноволосому и со стрижкой ежиком, почти своему ровеснику, - тот стоял у зарешёченного окна и смотрел во двор. Борис профессионально оценил его, как офицера службы, где приходилось работать и головой.

– Любопытно. И стиль есть, – не то в шутку, не то всерьёз сказал прокурор и отложил листок на стол.

Борису стало не по себе: на листке узнавались отдельные слова и строки. Это была ксерокопия его попыток написать рассказ, начатых здесь от скуки и, конечно же, от позывов честолюбия.

Прокурор не мог не заметить произведённого на него впечатления.

– А ты что думал? – Он ткнул указательным пальцем в листок. – Вдруг здесь план побега, иносказательные письма сообщникам?

– Личные записи, – кисло возразил Борис. – Заметки кролика. На бедняге пробуют изыски тюремной изобретательности. Изучают, как --">