Андрей Викторович Рубанов - Живая земля

деревянным.

– Во-первых, – тихо сказал он, – мы договаривались. Доходим до тридцатого, и ты возвращаешься. Ты обещала. И мне, и ему (он посмотрел на Дениса; тот кивнул). Во-вторых, наверху тебе просто нечего делать. В-третьих, ты все равно не дойдешь, потому что неправильно двигаешься. Я говорил, что надо ставить на ступень только мысок (Глеб подсветил себе фонариком и показал) и напрягать икроножную мышцу. А когда икра устанет – ставить уже всю ступню, и напрягать переднюю поверхность бедра. И еще – активнее работать ягодицами…

– Не учи меня, – грубо ответила Таня, – работать ягодицами.

– Хорошо, – благосклонно произнес Глеб. – Не буду. Но сейчас – возвращайся. Пожалуйста.

Таня сменила тактику: сложила губки бантиком и посмотрела снизу вверх, льстиво-умоляюще. У гордых людей такие взгляды не получаются, и у нее не получилось.

– Послушай, – миролюбиво сказал Глеб. – Наверху ничего нет. Грязь, битое стекло и дерьмо. Кошки дохлые… И так – семьдесят пять этажей подряд. Наверху у нас заберут груз, дадут денег – и всё, мы пойдем назад.

– Знаешь что, Студеникин, – спокойно сказала Таня. – Пошел ты в жопу!

Развернулась и зашагала вниз.

Глеб хлопнул Дениса по плечу и крикнул:

– Я не могу пойти в жопу!

Таня не обернулась. Глеб хмыкнул и добавил:

– Я уже там!

Таня ничего не ответила, дисциплинированно светила себе под ноги.

Студеникин подождал, пока звук ее шагов затихнет, и хрипло пробормотал:

– Баба с возу – ей же хуже.

– Хорошо, что в лифт не послала, – сказал Денис.

– Она не будет посылать меня в лифт, – сказал Глеб. – Она не настолько груба.

Потом они несколько минут молчали, восстанавливали дыхание. Готовились. Выпили по два глотка воды.

– Держи обычную скорость, – хриплым полушепотом учил Студеникин. – Сто пятьдесят ступеней в минуту. Вся дистанция – десять минут, полторы тысячи ступеней. Сто лет назад люди с такими результатами взбегали на «Эмпайр стейт билдинг» и были чемпионами. Но они были спортсмены. Шли не отвлекаясь, а главное – без груза. Да и строили тогда по-другому. Толщина перекрытий была больше, потолки – ниже. И меньше ступеней на каждом марше. Мы с пацанами для прикола как-то съездили в Бутово, зашли в старый лужковский дом. Там – всего восемь ступеней на каждый марш, и сами марши очень крутые… То есть ты понял, да? Сто лет назад люди были физически сильнее, а лестницы – круче.

– Люди были круче, – сострил Денис.

– Что?

– Люди, говорю, были крутые, и лестницы тоже.

– Крутые? – переспросил Глеб. – Не знаю. Не уверен. Мир был злее, а люди – добрее. Это во-первых. Во-вторых, нас с тобой тогда не было. Ты не видел тех людей, я тоже. Правильно?

– Да, – сказал Денис.

Глеб сплюнул и выключил фонарь.

– Наши пацаны, – сказал он, – круче тех спортсменов. Наши таскают по двадцать килограммов, делают по три рейса за ночь, причем до семидесятого этажа идут спокойно, а дальше делают резкий рывок на пятнадцать – двадцать маршей…

– Зачем?

– Так надо. Ты не болтай, лучше дыши. И пульс проверь. В нашей команде рекорд – сто килограммов балабаса за ночь. На одного. Иногда берем заказы на всю бригаду, например – тонну дизельного топлива. Разливаем по канистрам – и пошли, группами по пять – семь человек. Но это редко. Кто посерьезнее, у кого постоянная клиентура – те в одиночку работают или в паре…

– Как ты, – сказал Денис.

– Я? – Студеникин хмыкнул. – Я, брат, таскаю балабас уже девять лет. Мне давно пора завязывать. Ты как, продышался?

– Еще минуту.

– Не торопись; время есть. Дыши спокойно. И слушай внимательно. Это плохая башня, тут много народу. Но до сороковых этажей проблем не будет. Пойдем спокойно, без спешки. Дальше придется без фонарей. Я вставлю инфракрасные линзы, а ты держись прямо за мной. После сорок второго пойдут дурные уровни, бестолковые. Сплошные сквоты, молодежь, наркоманы, балбесы всякие, случайные любители приключений и прочие идиоты. Грязь, вонь, везде обоссано, постоянно костры жгут… Дымно, дышать нечем… Те места никто не любит. В смысле никто из моей команды. Понял?

– Понял, – сказал Денис. – А сколько людей в твоей команде?

– Примерно тридцать пацанов, – после паузы ответил Студеникин. – Старший – Хобот, ты его знаешь. Мы держим три башни. Эта, еще «Ломоносов» и «План Путина». Но люди часто меняются. Обычно пацан приходит на три месяца, на полгода, денег заработает – и отваливает. Кого-то патруль ловит. Кого-то --">