Стивен Полански - Отчет Брэдбери

припомнить, кто их написал. В те времена были и сотни фильмов по мотивам книг, один омерзительнее другого, почти все вульгарные и глупые. Некоторые из них я смотрел, стараясь не отрываться от общества.

Эта книга, если ее можно так назвать, не научная фантастика или фэнтези. По сути, это правдивое повествование о молодом человеке, о его мужестве и великодушии. О его необычайной человечности. В этой прощальной речи, завершающей мою жизнь, я не ищу новых идей, мне не нужно чем-то заполнять свое время. Я не жажду известности или финансовой выгоды, не мечтаю о том, что моя книга пригодится всем и каждому. Я не жду, что в результате моего рассказа что-то изменится. Если я проживу достаточно, чтобы закончить книгу, она будет издана только за границей, где все это — прописные истины, хотя ее, скорее всего, прочтут многие и даже выразят свое одобрение. В моей собственной стране, в Америке, вероятнее всего, ее не прочтут, а если прочтут, то ничему не поверят. Несомненно, меня попытаются дискредитировать, а если найдут, то казнят. Чтобы люди вроде меня не узнали то, о чем знаю я, приняты экстраординарные меры. Тирания справа, слева, везде одно и то же. И все потому, что я продолжаю жить, потому что я один (а может быть, нас двое) способен сделать это, написать об этом. Я — не герой, но я не боюсь.

Я — ничего иного мне не остается думать — единственное живое существо, единственный человек в мировой истории, кому довелось пережить путешествие во времени. (Так и есть. Я себе не противоречу. Для Анны этот опыт был другим, менее сильным и глубоким, смею предположить.) Если подобное пережил кто-то еще, мы о нем ничего не знаем и не узнаем. Это путешествие во времени — придется употребить избитый термин, — осуществленное единственным возможным способом, стало, как можно было предсказать, непредвиденным результатом, побочным продуктом — меняющим мир, опасным, печальным — неудержимой научной гонки.

Больше года назад, в июле, в первый спокойный день после длительного общенационального буйства, мне позвонили — не по видеофону. Это была женщина, которую я знал, когда мне было двадцать. Так совпало, что она позвонила в день Луизы Браун.^[2] Таким образом математически подтверждается, что в нашем мире совпадение является правилом, и это, замечу, не самая невероятная вещь, о которой я собираюсь вам поведать. В дни нашего знакомства ее звали Анна Уикс. Теперь — Анна Пирсон. Она рассказала, что вышла замуж почти сорок лет назад за замечательного и любящего (по ее словам) человека немного старше ее. Он умер — ожидаемо, не скоропостижно — в прошлом году. Она до сих пор носила траур. У них было трое детей, все уже взрослые. Она продолжала жить в Айове. Больше не преподавала, была на пенсии. Ее лишили прав на выплату страховки мужа, и она жила на пенсию. Я узнал об этом значительно позже.

Мы вместе были магистрантами в Университете штата Айова, в Эймсе. Анна была уроженкой Айовы. Поступила в университет, была студенткой, потом осталась учиться дальше. Я родился и вырос в Нью-Гемпшире, а в Айову прибыл по направлению Колледжа Вильгельма и Марии в Вирджинии. Мы оба получили федеральную лицензию на право преподавания в средней школе, она — как историк, я — как математик. Она училась на год старше. По причинам, которые — как я всегда заставлял себя думать — не имеют ко мне никакого отношения, она не получила степень и диплом, уехав из университета и из Эймса в середине второго, последнего курса. Даже без диплома магистра она смогла найти работу в маленьком городке, где выросла, в средней школе, где училась когда-то сама. Мы переписывались несколько месяцев после того, как она бросила университет. К тому моменту, когда она позвонила, я не видел ее больше сорока лет.

Грустная история. Я не оправдываю себя, и это не сентиментальность и не великодушие. Мне было двадцать два, и это тоже меня не оправдывает. Я говорю так, потому что это имеет отношение ко всему остальному.

В конце августа, сорок пять лет назад, за две недели до начала занятий я двинулся из Нью-Гемпшира в Айову в древнем гибриде «Вольво», с которым нянчился все время учебы в колледже. В чемодане лежали шесть или семь коробок консервов из тунца — их купила и упаковала для меня мама, вскоре после того умершая от рака яичников. В те времена спасительный тунец был дешевым и доступным продуктом. Я отказался жить в оплачиваемом жилье кампуса и снял меблированную квартиру в городе, над азиатским --">