Майкл Суэнвик - Вакуумные цветы

коснулся он. Отверзлись вещие зеницы, как у испуганной орлицы. Моих ушей коснулся он…» А дальше не помню.

Руки сестры Мэри Радхи перестали двигаться. Долгое мгновение она молчала, застыв на месте. Потом вперилась в бездонное пространство ночи и пробормотала:

– Святой Пушкин. – Ее голос набирал силу. – «Моих ушей коснулся он, и их наполнил шум и звон: и внял я неба содроганье, и горний ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье. И он к устам моим приник, и вырвал грешный мой язык…»

Монахиня выгнула спину и задрожала в религиозном экстазе. Руки судорожно подергивались. Один из контактов съехал в сторону, и голова Ребел резко повернулась набок. Но паралич не прошел.

– Сестра! – мягко позвала Ребел. – Сестра!

– А-а-а? – отозвалась монахиня издалека.

– Врач просил вас вывести меня из паралича. Вы не забыли? Он сказал, чтобы я вам напомнила.

Ребел затаила дыхание. Настала решительная минута: теперь или все, или ничего. Все зависит от того, сколько времени потребуется сестре Мэри Радхе, чтобы вернуться к реальности.

– О! – сказала монахиня.

Она повертела в руках регулятор и неуверенно переключила две кнопки. Медленно, как во сне, отсоединила контакты. Потом покачала головой и со смутной улыбкой вышла из палаты.

Ребел с облегчением вздохнула. Она могла двигаться! Но еще долго она лежала в оцепенении, невидящим взором уставясь в пространство. Воспоминание о собственном отражении в видеоэкране (пусть оно даже было искажено, как в комнате смеха) страхом приковало Ребел к кровати. Наконец она набралась храбрости и осторожно, нерешительно подняла руку к глазам. Затем стала неторопливо поворачивать ее.

Рука была цела, мышцы не потеряли подвижности. Нежную, без рубцов, смуглую кожу покрывал легкий пушок из тонких темных волосков. Маленькие пальцы с блестящими розовыми ногтями. Ребел в ужасе села в постели и начала рассматривать свое тело.

Груди полные и круглые. Бедра немного тяжеловатые, но мускулистые. Из деликатности сотрудники больницы оставили на ней трусики, но над ними по ее животу ползли вверх, как муравьи, черные волоски. Ноги короткие, крепкие, сильные. Хорошее, здоровое тело.

Но не ее. У Ребел Элизабет Мадларк было стройное сухощавое тело с выступающими локтями и коленями. Белая, будто мраморная, кожа и светлые волосы цвета льна. Кисти и стопы длинные и изящные, с тонкими пальцами, как у пианистки. Полная противоположность тому, что она увидела сейчас.

– «Я сойду с ума, – думала Ребел. – Я закричу!»

Но она не сделала ни того ни другого. Ребел встала и начала изучать в обсидиановом экране краску на своем лице. Она даже не обратила внимания на то, что лицо у нее чужое, круглое, с маленьким приплюснутым носом и темными глазами, в которых застыл животный страх. От уха до уха через весь лоб шла красная полоса, над бровями линия изгибалась, напоминая крылышки.

– Включите, пожалуйста, – попросила Ребел и стала читать шифры психосхем.

Оказалось, и это было вполне логично, что такие завитушки на лбу обозначают больничного пациента, подготовленного к психохирургической операции.

Краска легко размазывалась. Хватило нескольких секунд, чтобы изменить старые пометки на другие: «Пациент, выписанный после психохирургической операции». Теперь от глаз спускались вниз две тоненькие черточки, похожие на антенны, а над бровями выросла вторая пара крылышек. Ребел завернулась в накидку, подняла капюшон и вышла из своей ниши на вымощенную плитами дорожку.

Дорожка, по обеим сторонам обсаженная кустами роз, под прямым углом уперлась в другую, пошире, и Ребел очень быстро затерялась в потоке медицинского персонала. Люди были одеты в халаты, совпадающие по цвету с краской на лицах: хирурги в зеленых, диагносты в синих, психопрограммисты в красных. Попадались и пешеходы в обычной одежде. Все шагали решительно, погруженные в себя, безучастные ко всему, как роботы. Ребел шла среди них, и ее никто не замечал. Она скользила на цыпочках, поскольку сила тяжести здесь была невелика.

Сначала Ребел двигалась уверенно, быстро, накидка крыльями развевалась у нее за спиной. Потом дорога разветвилась и еще раз разветвилась; Ребел безнадежно запуталась в лабиринте из роз, среди сотен ниш, в каждой из которых лежал пациент, как личинка в пчелиной соте. Ребел внезапно почувствовала себя голой и брошенной на произвол судьбы, она забыла, как надо переступать --">