Владислав Хохлов - Инстинкт

комнаты. За этим деревянным гигантом находилось четыре человека, что внимательно разглядывали этого не очень высокого и довольно бледного юношу. Их серые и облегающие робы без единого кармана, и уставшие глаза предавали им некую схожесть с мрачными врачами, что обсуждали с пациентом его смертельный диагноз. Только в отличие от представителей древней профессии, эти далеко не юные люди хотели понять суть появившейся проблемы, и, возможно, помочь исправить её, преследуя личные цели.

— Послушай, Том. Ты — единственный кто отказывается от «ночи продолжения». Для каждого она проходит один раз в три года. Учитывая риск, исходящий от твоей работы, это, возможно, твой последний раз. Последняя возможность оставить после себя хоть что-то, — прозвучал голос одного из отцов.

Им нравилось называть себя отцами. Эти четверо сами начали эту моду. Именно так они подчёркивали свой статус и важность. Вскоре, это подхватили и другие люди. С того момента прошло много лет и все уже забыли, как это начиналось, и успели к этому привыкнуть.

— Я всё понимаю, и… — Юноша сделал небольшую паузу, пытаясь собраться с мыслями и показать себя крепким и уверенным в глазах отцов. Он выслушивал одну и ту же речь от них уже третий раз, но пытается отказываться снова и снова. — Я хотел бы никогда не участвовать в «ночи продолжения», а о причине, желал бы не разглагольствовать.

— Если это никак не повлияет на твоё здоровье, то пожалуйста. Мы тебя не заставляем, — сказал один из отцов. Мужчина, что обращался к юноше, встал со своего кресла, в знак того, что совещание окончено.

Отцы по очереди покидали комнату, в которой обычно проводили беседу со своими подчинёнными. Каждого из них Томас не любил. Он не мог назвать это ненавистью. Эта была необычная неприязнь, созданная на том основании, что их поступки выходили за пределы норм морали и приличия. По крайней мере, так было видно глазами «старого мира».

Свет погас. Молодой юноша стоял в полном одиночестве. Исходящий из приоткрытой двери коридорный свет слабо отражался от дальнего деревянного стола, демонстрируя свою властность в появившейся тьме. Томас хотел бы находиться в темноте всегда. Он желал, чтобы совещание проходило при таком же слабом освещении, чтобы он мог не видеть лиц отцов. Так он разговаривал бы с самим собой, а не с людьми, что вынуждали его идти на контакт. Простояв ещё несколько минут в кромешной тьме, юноша покинул комнату, выйдя к длинным и серым коридорам с тусклыми и мигающими лампочками. Помещение было наполнено мерзким запахом сырости и плесени. Некоторые участки стен были исцарапаны так, словно дикий зверь оказался в ловушке и пытался выбраться из своей мучительной западни, оставляя за собой следы тщетных попыток выбраться за её пределы.

Все двери, мимо которых проходил Томас были заперты. Они используются только в «ночь продолжения», и никогда больше. Их использование для других целей было полностью запрещено собранием внутренних правил, из-за чего, никто даже не смотрел в их сторону. Каждый вид этих дверей сжимал сердце юноши, при представлении того, что происходит за ними. Три года назад ему довелось самостоятельно увидеть происходящее в одной из этих комнат. Творящееся там преступления против человеческой нравственности вечно скрывалось за тусклыми красными гирляндами, что создавали «подобающую атмосферу». В ту ночь, Томас самостоятельно отпросился на важную для бункера вылазку, и тогда его очередь занял другой человек. Самая первая попытка юноши увильнуть от своей обязанности выглядела крайне глупой, когда он пытался симулировать боли в животе.

Словно опарыши, его мысли копошились в его измученной голове, не давая думать о чем-то другом. Почти для всех людей убежища, этот коридор был некой святыней, где можно было отдохнуть и помочь человечеству. Все светились от этой мысли, только не Томас.

Его путь по тяжелой местности закончился, и он вышел в большой открытый зал, где было множество людей, что гуляли по своим делам. Одни мужчины разного возраста, от трёх лет, до пятидесяти, никого старше уже не было. Физически было невозможно дожить даже до шестидесяти лет, наличие подходящей помощи и поддержки здоровья в столь старом возрасте были невозможны. Этим людям предоставляли выбор: кто-то выбирал умереть в кругу друзей и родных, но в таком случае они долго мучились в своём немощном и умирающем теле; кто-то покидал убежище навсегда, --">