Юрий Павлович Герман - Избранные произведения. II том

губы у нее дрожали.

Дорн вздохнул, сел, вытянул короткие ноги в ярко начищенных, залатанных штиблетах, налил себе остывшего чаю, но пить не стал — забыл.

— Что ж мне с вами делать? — спросил он усталым голосом. — В «Экспортжирсбыте» вам помогут? Это ведь частное, в общем, предприятие, типа концессии? Кто там во главе?

— Господин Бройтигам, — ответила Антонина.

— Как это так — «господин» — при советской власти?

— Папа говорит, что он иностранный подданный и запрещает называть себя товарищем. Еще его можно называть Отто Вильгельмович. Но там у них есть Гофман — секретарь профсоюза, папа очень его всегда хвалит.

— Тоже — «господин»?

— Нет, он наш, папа говорит — партиец. Его Бройтигам терпеть не может, но принужден с ним считаться, — повторила Антонина фразу отца.

— Принужден, принужден, — насупился Дорн, — а вам жить надо. Что ж? Вещи продавать? — Прищурившись, он оглядел кухню: — Надолго ли хватит? Я бы, видите, мог вас устроить — у меня пациент один есть, славный малый, управляющий делами, так к нему под начало, но писать надобно без ошибок. Мастерская одна есть, тоже, слава богу, государственная, но шить вы не умеете. И еще пациент есть — милейшей души старик, вот с эдакой бородой, — Дорн ребром ладони провел по жилету, — у него работа точная, арифметика нужна…

Антонина испуганно смотрела на Дорна.

Он поднялся и опять заходил по кухне из угла в угол.

А она плохо понимала, что случилось в ее жизни. Отец давно болел и часто говорил о смерти, но ни он сам, ни Антонина не знали толком, что она такое — вот эта смерть. А теперь смерть была здесь — за плотно притворенной дверью, пришла сюда, все изменила, перепутала, перевернула.

— Что же она такое — эта смерть? — почти шепотом спросила Антонина.

— Смерть? — Дорн невесело усмехнулся. — Можем ли мы знать, что такое смерть, когда мы толком не знаем, что такое жизнь. Странная штука смерть, девочка. И самое в ней странное, что всякая смерть забывается людьми, будто она суждена только покойникам, а не живущим. Впрочем, шут его разберет. Бессмертие тоже невеселая штука. Нам, смертным, все мило, потому что проходимо, если же бы вдруг отыскался секрет бессмертия, все сделалось бы постоянным и, следовательно, несносным…

Дорн говорил долго, курил, отхлебывал чай. Но Антонина не слушала его. Впрочем, слушала, но совершенно не понимала.

Часть I

Ужасен холод вечеров…

А.Блок

Глава 1

Похороны

Сначала ей все казалось, что ноги отекли, что надобно походить, и тогда все пройдет, но ничего не проходило, — наоборот, с каждой минутой ногам было все хуже и хуже…

Спрятавшись за буфет, она разулась, сняла с левой ноги чулок и недоуменно потерла ладонью колено. В ту же секунду ей пришлось сесть — правая нога точно подломилась.

Она села, растерянная и подавленная, но сейчас же вцепилась пальцами в стенку буфета и, стиснув зубы, попыталась подняться. Ей удалось это, но, как только она встала, ноги снова подломились, и она, слабо охнув, опять села.

В комнате, в кухне, в передней — везде было холодно и шумно, всюду сновали чужие люди, везде пахло остывшим кадильным дымом, еловыми ветвями, снегом.

Дверь на лестницу стояла открытой.

На площадке к стене была прислонена дубовая крышка гроба.

Немолодой священник разговаривал в передней с Савелием Егоровичем. Савелий Егорович озабоченно потирал лысину ладонью и, слушая священника, учтиво помаргивал, но, несмотря на учтивость, никак не хотел согласиться со священником и, хмурясь, бормотал одну и ту же фразу:

— Да поймите, отец Николай, это физически невозможно.

«Физически, — думала Антонина, — как так физически?» Ей вдруг представилась физика Цингера, по которой она училась, и слова «в твердом», «жидком» и «газообразном», но, к чему относились эти слова, она не могла вспомнить. Пытаясь встать в третий раз, она подумала, что встать ей «физически невозможно», и тихонько заплакала.

На какой-то промежуток времени о ней все забыли и вспомнили только перед самым выносом. Она сидела в углу, за буфетом, жалкая, заплаканная, без одной туфли. Толстая безбровая женщина с муфтой, сослуживица покойного Никодима Петровича, всплеснула руками и, вскрикнув: «Вот она где, Тонечка!», тотчас же вытащила из своей муфты склянку с валерьяновыми --">