Евгений Александрович Прошкин - Цикл "Слой" и отдельные фантастические романы. Компиляция. Книги 1-11

оранжевая кулем повалилась куда-то набок. Женщина в старом спортивном костюме завороженно смотрела на девушку и по-настоящему испугалась лишь после того, как голова Надюши стукнулась о шахматную плитку пола. Костя перехватил нож рукояткой вперед и резко ткнул им женщину в зубы – чтоб не кричала. Потом затащил оранжевую в квартиру и, прикрыв дверь, спокойно спросил:

– Морозова? Ирина Иванна?

– Кто вы?.. что вы?.. – просипела она, надувая кровяные пузыри.

Константин глянул в глазок и, убедившись, что на площадке никого нет, ударил женщину еще раз – опять рукояткой и опять по лицу.

– Морозова? Отвечать!

– Да, да, я Морозова, Ирина, – трясясь и всхлипывая, залепетала она.

– Тебя не узнать. Изменилась, прическу сделала.

– Прическу? – Переспросила женщина, касаясь волос.

– Именем Народного Ополчения… – медленно и внятно произнес Костя.

– Ополчения?..

Ее разбитое лицо засветилось надеждой. Она не совсем поняла, о каком имени идет речь, но, услышав про улицу Народного Ополчения, вдруг поверила, что мужчина просто ошибся адресом. Даже черный ручей, выползавший из-под Надюши, не мог помешать ее внезапной уверенности в том, что все закончится благополучно.

– Ополчения, – подтвердил Костя, проводя ножом широкую дугу. Рессорное, зоновской работы, лезвие прошло через горло почти без препятствий. – Есть кто дома? – Громко спросил он.

– Ириша, кто там? – Отозвался откуда-то занятой голос.

Вот, черт. Морозова, оказывается, мужика завела. А говорили – синий чулок.

– Ириша?! – Крикнули из дальней комнаты.

– Иду, иду, – буркнул Костя.

Лишней крови он не любил, но так уж сегодня складывалось.

* * *

Проснувшись, он прислушался к ощущениям в мочевом пузыре и решил не открывать глаз. Веки пропускали розоватый утренний свет; часов семь-восемь, предположил он и убедительно захрапел.

Скоро начнут подниматься, кто – по собственной воле, кто – под окрики медсестры, но так или иначе к половине девятого все уже будут на ногах. Он догадывался, что его это коснется тоже, но вставать не торопился. Пусть его разбудят. Тогда он узнает…

– Эй! Хватит дрыхнуть! – Огласил палату смолянистый бас.

Хорошо, но недостаточно.

– Слышь, нет? Сегодня Гитлер Югенд дежурит, – предупредил тот же голос.

Еще. Скажи еще что-нибудь.

– Петруха!! Помер, никак?

«Петруха». Петр, значит. Ну что ж, Петя, с добрым утром.

Он отчаянно, навыворот, зевнул и усердно потер глаза. Сел, свесил ноги, шаркнул пятками по приятному линолеуму и выгреб из-под кровати тапочки.

Он знал, что когда-нибудь его расколят, однако ничего лучшего пока не придумал. Если б им позволили иметь карандаши, он мог бы написать свое имя на тумбочке, и тогда по утрам ему не пришлось бы прибегать к этой уловке. Однажды басовитому соседу надоест его будить, или их разведут по разным палатам, или что-то еще – долго на одной и той же хитрости не протянешь, но другой у него в запасе не было. Каждый день он начинал с выяснения имени. Имя – это уже немало. Это гораздо больше, чем лицо. Это почти личность.

Стало быть, Петр. Хорошо бы запомнить, безнадежно подумал он и, накидывая квелый халат.

Голосистый стоял у окна и разрисовывал пыльное стекло какими-то каракулями. Он имел соответствующую басу густую черную бороду и неимоверно отросшие патлы, в которых пряталось все лицо. Петр лишь скользнул по нему взглядом, заранее зная, что завтра придется знакомиться по новой. Память хранила только самое необязательное: например, что Борода любит смотреть в окно, а вон тот сухой дедок в углу насилует соседей на предмет шахмат. Также Петр помнил, где здесь столовая, и где туалет, и то, что кран с горячей водой скручен, а труба забита деревянным чопиком, и еще сотню или даже тысячу всяких таких мелочей, но вот главного, самого главного…

– Ну что не ясно, больные? – С заметным малоросским акцентом протянули в коридоре.

В палате появилась молодая медичка с пегими, пережженными волосами и ярчайшей помадой на тонких, как две веревочки, губах. Ей наверняка не было и восемнадцати, но в роль строгой наставницы девочка вошла крепко. Как и всех остальных, Петр видел ее впервые, но почему-то сразу сообразил, что Гитлер Югенд – это она и есть.

– Подъем, ну?! Заправить койки, в туалет, и жрать. После завтрака собеседование. В десять – Зайнуллин, в одиннадцать – Еремин, в двенадцать – --">