Андрей Владимирович Булычев - Унтер Лёшка

смерти тебя засеку, неслуха, чем ты потом будешь нашу фамилию позорить!

Довольный вид Павла. Он и сам никогда не упускал случая дать подзатыльник своему младшему брату, да и жена его – как раз ему под стать, та ещё мегера – Ольга.

А вот дядька Матвей – мой воспитатель и единственный человек, кому я был по-настоящему небезразличен в этом мире. Он пожилой отставной солдат, без рода и без семьи, возится со мной как со своим родным сыном, мается мной, сердешный. Где бы я ни был: в драке ли с дворовыми крестьянскими мальчишками, в ночном ли на выпасе коней, на ловле ли рыбы бреднем в местной речке Малиновке – везде он ходит за мной по пятам словно тень. Его весёлые и добрые глаза, спокойный и уверенный голос, крепкие, всегда готовые к помощи руки постоянно присутствуют во всех моих видениях.

– Ляксей Петрович, вам рану лучше подорожником приложить, вот так вота, как я. Плюнул, чуток размял его пальцами, чтобы из листа немного соку вышло, и прижал потом к болячке посильнее, глядишь, а юшка-то и перестанет тогда течь. Подорожник – это первое дело при таких вот царапинах. А если при больших ранах в бою, то лучше бы, чтобы перетянуть руку или ногу повыше, а не то ведь и помереть недолго, коли юшки слишком много из того телесного пробою выбежит. Помню, вот при Кунерсдорфе, значится, дело было, когда пруссаки уже думали, что нас разбили совсем, а фельдмаршал-то Пётр Семёнович Салтыков как скомандовал нам тогда эдак грозно: «Всем русским – в штыки! Вперёд, братцы, за матушку императрицу Елизавету Петровну!». Ну мы и дали тогда там этой немчуре! Однако сколько побитых-то тогда было, а ранетых-то сколько, э-э-эх! Мне вот самому там штыком Фридриховый гренадёр это плечо пробил, я уж думал, всё, отвоевался теперяча совсем. Однако же выкарабкался как-то вот. Но юшки, конечно, много тогда потерял, занедужил потом и ослаб сильно. Это уже после того меня в команду особых стрелков определили, как раз под начало вашего батюшки. Я ведь сам сын лесника как-никак, стрелял метко и проворен был по молодости весьма. Ну а потом уже, когда его сиятельство граф Панин нас в батальоны свёл, мы, стало быть, и стали называться егерями. Нам и одёжу особливую, и фузеи укороченные выдали, всё для особого прицельного боя стрелками. А папенька ваш уже тогда с тем прусским штуцером никогда не расставался, он его у херманского охфицерского егеря отбил, так что неспроста он вам не даёт его просто так пострелять. Потому как дорог он для него и памятен очень…

И на такие рассказы дядька Матвей был весьма богат. Можно было часами слушать его байки о грозных баталиях и о военных походах, представляя себя на его месте или же вообще на месте самого батюшки.

Но особенно хорошо было с дядькой на охоте. Это увлечение всецело захватило их обоих, а после того, как на двенадцатилетие батюшка подарил ему потёртую и старенькую кремнёвку, то яркие образы в сознании бежали от картинки к картинке всё быстрее. Осенняя гусиная охота на болотах, первый добытый им самостоятельно заяц-русак, выскочивший из небольшого перелеска в поле. Сбитый в бору с ветки красавец тетерев-косач. Утреннее, на самой зорьке, глухариное токовище и клёкот красавцев косачей. Струящийся из ружейного ствола дымок и этот особенный запах сгоревшего пороха. Костёр у шалаша и запечённая в малиновых углях только недавно добытая на болоте утка. А вот и последнее видение: они с дядькой Матвеем бегут под ливнем по полю, а сверху страшно грохочет гром. Нужно поскорее укрыться под вот этими большими берёзами на островке. Затем – страшный грохот, яркая вспышка, удар, жар и боль, а потом – всё… полная темнота и тишина.

«Что же со мной случилось, где я и кто я вообще? Офицер войск специального назначения Российской федерации XXI века или всё же мальчишка-подросток из далёкого XVIII века?» Все образы переплетались в сознании в каком-то непонятном, хаотичном порядке. Он вслушался в себя, стараясь хоть как-то почувствовать своё тело. Вот в мозг ударила боль от обретавшего чувствительность тела. Кололо ноги и руки, зудела тянущей болью поясница, а веки были словно налитые свинцом. Алексей напрягся и очень-очень медленно приоткрыл глаза.

Сумрачная комната, в которой он лежал, слабо освещалась из того небольшого и мутноватого оконца, что было на противоположной от кровати стене. Свет, исходящий от него, был какой-то сероватый. Похоже, что уже наступало утро, и сейчас за окном ещё только светает. Справа --">