(Горан) - Гробовщик. Дилогия (СИ)

неё и волки сыты, и овцы целы.

Лёшка перестал хрипеть, вытер выступившие на глазах слёзы. Потом легко вскочил на ноги, подхватил Зину на руки, закружил. Девочка испуганно поджала ноги.

– Ну, ты это – поосторожнее, – с нотками ревности сказал Баркас.

– Зря ты это, – сказала Алеся, указывая на пузырёк, который, оброненный, валялся на полу. – Лучше бы ушёл. И девочку увёл.

Лёшка поставил Зину на ноги и подмигнул ей.

– Вот дождусь Монолита, послушаю, зачем он вас здесь собрал, потом уйду. Вместе уйдём…

В этот момент края «Кармана» заволновались и из щели появились Пыж и здоровенный горбатый мужик, одетый в гимнастёрку, солдатское галифе и стоптанные кирзовые сапоги.

– Ну вот… – начал, было, Пыж.

– Папка! – взвизгнула Алеся и бросилась к мужику. Она обняла его, стала целовать, в исполосованные ожогами и шрамами щёки.

– Дядя Немой! – бросился за ней к этому человеку Лёшка, обнял со спины, уткнулся куда‑то в затылок.

– Лёшка, Алеська, – растерянно бормотал человек. – Какие же вы взрослые стали…

А «взрослые» рыдали у него на плечах, будто малые дети.

– Время! – неожиданно объявил Баркас громким голосом.

Все уставились на него, а затем на одну из стен, которая вдруг утратила свой невзрачный вид, налилась светом и зеркальностью, и они увидали свои отражения.

Эпилог. Всё ещё только начинается

Они стояли на перекрёстке четырёх дорог.

Нет, они по‑прежнему находились в том же помещении на минус втором этаже системы охлаждения четвёртого энергоблока Чернобыльской АЭС.

И всё же это был перекрёсток!

Из комнаты выходило четыре, по числу стен, тоннеля. И четверо стояли на перепутье: Пыж, Баркас, Бек и Немой, он же – Гробовщик.

– Вот только не вздумай, покончить с собой, – сказал Пыжу Бек.

– С чего ты взял? – буркнул тот. Глянул с вызовом. – Хотя я в своём праве.

– Ага, – сплюнул на пол Бек. – Ты, значит, чистенький «спрыгнешь», а нам втроём ещё и за тебя отдуваться.

– А если я не желаю, – сказал Пыж.

– Зато каменюка, что к Земле летит, желает! Ох, как желает! Пустишь её на свое место?

А Баркас молчал. Он всё ещё был под впечатлением.

«Дяденьки, до свидания! Дяденьки, я буду вас ждать!» И взмах маленькой ладошкой на прощание.

– …Я дарую вам умение видеть, я оставляю вам умения сострадать и сожалеть, – перечислял Монолит устами зависшего на зеркальной стене Лёшки.

От удара затылком у него пошла кровь, и когда парень поворачивал голову, а он это делал постоянно, как локатор: слева направо и обратно – на блестящей поверхности становилось видным кровавое пятно.

Это было уже после того, как Бек подхватил на руки безвольное тело Алеси. После того, как уложил её в висящее в воздухе ложе и накрыл её прозрачной крышкой.

– Прощай, – сказал Гробовщик, провожая её взглядом. – Спи спокойно и жди своего принца…

– …Я, к тому же дарую вам жизнь долгую, без старости и болезней, – сказал Монолит.

– Отсыпал пряников полные карманы, – сказал Гробовщик в полголоса. – Интересно, какой будет кнут?

И кнут не заставил себя ждать.

Когда Лёшка‑Монолит закончил перечислять условия, Бек как‑то удивлённо покрутил головой и разочарованно спросил:

– Это ещё что за детский сад?

– Цирк какой‑то, – согласился с ним Баркас.

– Боюсь, что он это серьёзно, – сказал Гробовщик.

– Почему детский сад? – подал голос Пыж…

– …Избранные, – хмыкнул Бек. Он посмотрел на порванные вдрызг берцы Пыжа, перевёл взгляд на давно не стиранную гимнастёрку Гробовщика, на испачканные кровью штаны Баркаса. – Один другого краше.

Никто не ответил и он продолжил:

– Представляете, подходит как‑то утром президент Эр‑Эфии к зеркалу, а в нём я отражаюсь.

– Ну, это уж врядли, – невесело засмеялся Пыж. – С твоей рожей выше Туркменистана никуда не пустят.

– На свою посмотри.

– Уверен, что именно президент? – спросил Баркас задумчиво. – Сказано же было: те, кто решают. А когда и что решали президенты?

Он помолчал, потом спросил у Пыжа:

– Страшно?

– А тебе будто бы – нет! – сказал Пыж.

– Не переживай! – хлопнул Баркас его по плечу. – Это не больно. Ты будешь, как будто --">