Вероника Рот - Судьба

– Два сезона назад, – сухо бросила Исэй.

Она говорит с ним. С Ризеком Ноавеком. Моим заклятым врагом, похитителем ее сестры и обладателем многочисленных знаков смерти на внешней стороне предплечья.

– Ну, тогда они еще затянутся. Такая жалость. Они тебе идут, – отвечает Ризек.

– Да, я – произведение искусства. Художником был вылезший из помойки шотетский мясной червь.

Я уставилась на Исэй. Доселе я не слышала, чтобы она столь гневно отзывалась о шотетах. На нее это не похоже. Мясной червь – самое гнусное унижение для шотетов. Мясные черви – серые, извивающиеся твари, пожирающие людскую плоть. Благодаря отиранской медицине паразитов практически удалось истребить.

– Ах!

Уголки губ Ризека раздвигаются все шире, отчего на щеках появляются ямочки. Что-то в нем мне знакомо. Может, это сходство с Кайрой? Хотя с первого взгляда не скажешь, что они похожи хоть на малую толику.

– Выходит, помимо того что враждебность к моему народу течет в твоей крови, есть кое-что еще.

– Точно.

Исэй опускается на корточки, упираясь локтями в колени. Канцлер старается держаться уверенно и грациозно, но я беспокоюсь за нее. Исэй такая высокая и тоненькая. Куда ей мериться силами с Ризеком, который, несмотря на худосочность, довольно-таки крепок. Одно неверное движение – и он набросится на Исэй. И чем я смогу помочь? Закричать?

– Полагаю, ты разбираешься в шрамах. – Исэй кивает на руку Ризека. – Ты отметишь смерть моей сестры?

Мягкая внутренняя сторона предплечья Ноавека не имеет шрамов – шотеты начинают снаружи и двигаются по кругу – ряд за рядом. У Ризека уже более одного.

– А ты принесла мне нож и чернила?

Исэй поджимает губы. «Материя» наждачной бумаги, окутывавшая ее секунду назад, становится заостренной, словно отколотый кусок камня. Я машинально вжимаюсь спиной в дверь и нащупываю ручку.

– Ты всегда присваиваешь себе убийства, которых не совершал? – спрашивает Исэй. – Помнится мне, в последний раз не ты стоял на помосте с ножом в руке.

Глаза Ризека сверкнули.

– Любопытно, ты вообще убивал? Или поручал грязную работу другим? – Исэй склонила голову набок. – Тем, у кого, в отличие от тебя, желудок достаточно крепок.

Это оскорбление для шотета. И тувенец не в силах понять, насколько серьезное. Ризек не оставляет этого без внимания, но продолжает сверлить Исэй глазами.

– Мисс Керезет, – обратился ко мне Ризек, не отводя глаз от канцлера. – Вы так похожи на старшего брата. – Тут он кидает на меня оценивающий взгляд. – Вам не интересно, что с ним стало?

Мне хочется звучать дерзко, будто Ризек для меня – пустое место. Я хочу взглянуть в его глаза твердо. Желаю, чтобы тысячи вариантов отмщения воплотились в жизнь столь же молниеносно, как распускаются тихоцветы в канун Цветения.

Но я размыкаю губы и не могу вымолвить ни слова. Что ж, прекрасно. Я представляю, что схлопываю ладони и поражаю Ризека токодаром. Не каждый владеет токодаром так, как я. Вот бы еще научиться говорить то, что хочется.

Когда волны токодара долетают до Ризека, он расслабляется. Это не работает с Исэй – по крайней мере насколько вижу я. Но есть надежда, что язык Ризека подразвяжется. Что бы ни задумала Исэй, очевидно, для начала она намерена его разговорить.

– Мой отец, великий Лазмет Ноавек, наставлял меня, что вместо ножей можно использовать других. Нужно лишь смекнуть, как ими управлять. И все же лучшим твоим оружием должен быть ты сам, – промолвил Ризек. – Я всегда принимал эти слова близко к сердцу. Да, некоторые убийства я поручал подчиненным. Но будьте уверены, канцлер, эти смерти принадлежат мне по праву.

Ризек валится на колени, соединяя ладони. Он и Исэй дышат всего в нескольких изитах друг от друга.

– Я отмечу смерть твоей сестры на руке. Эта победа станет достойным украшением моей коллекции.

Ори. Я помню, какой напиток она предпочитала по утрам (кору гарвы – для энергии и ясности ума) и как ее раздражал скол на резце. И сейчас в моих ушах шотеты голосят нараспев: «Смерть! Смерть! Смерть!»

– Это многое объясняет, – отвечает Исэй.

Канцлер протягивает руку Ризеку. Тот отвечает ей изумленным взглядом. И неудивительно. Кто станет пожимать руку убийце родной сестры, который к тому же кичится этим?