Анна Тьма - Белое Пламя

сейчас? — невозмутимо уточнил парень.

— И сейчас, и на войне.

— На войне я был командиром полусотни. А сейчас я — отставной командор запаса.

Муж и жена удивленно-испуганно переглянулись. «Все-таки он!..» — пронеслось в голове Степана.

— А какое у тебя полное звание? Оно, наверное, длиннющее? — не желала успокаиваться девочка.

— Еще какое длиннющее. Ты не запомнишь.

— А вот и запомню! Ты назови!

— Ну как хочешь. Архимаг Белого Пламени, высший боевой магистр ордена Грифона, герой великой войны империй, кавалер Семиконечной Серебряной Звезды и ордена Славы Сильены, командор Белый Грифон. Запомнила?

Откашлявшись, Степан спросил:

— Так ты… вы… легендарный Белый командир?

— Во-первых, не «вы», а «ты», я тут один, не надо мне «выкать». О нет, пожалуйста, забудьте о моем звании, или мне придется сбежать! Не надо этого трепетного почитания, я не божество. Во-вторых, не такой уж и легендарный.

В голове у Степана меж тем пронеслись мысли о том, почему же тогда герой шел пешком, один, такой обычный и…

Вереницу мыслей прервал тихий смешок и голос Алена:

— Потому что я сбежал из госпиталя и не хотел привлекать к себе внимание. Я сбежал от отряда сопровождения, почетного императорского караула. Терпеть не могу этот почет и вычурность. Я военный — зачем оно мне? О, эти вопросы необязательно вслух задавать — на ваших лицах все живо написано.

Нет, просто не верилось, что один из трех монстров во плоти — вот этот хрупкий юноша!

— А почему ты из армии ушел? — наивно спросила девочка.

— А что там делать после войны-то? — пожал плечами юноша. — Моих братьев больше нет, я совсем один. Я и так подзадержался, в госпитале почти полгода пролежал.

— Ты был сильно ранен? — жалея парня, спросила Анжела.

Он отвел глаза и хотел промолчать, но Лика повисла на его руке и, доверчиво заглядывая в глаза, спросила:

— Тебя ранили мечом? Или магией?

— И мечом… и магией… и в самую душу, — вздохнул ветеран. — Не знаю даже, как жив остался. Растерял способности и силы. Кому я после этого в армии нужен?

Неугомонная девчушка, обняв парня за шею, снова запрыгнула ему на руки и вытащила из потайного кармана его жилетки необычайно красивую свирель — черную с серебром.

— Ой! — радостно взвизгнула девочка и протянула юноше свирель. — Сыграй для меня! Ну пожалуйста!

Парень взял в руки флейту и, виновато улыбнувшись, покачал головой.

— Нет, — очень мягко сказал он. — Я грустно играю. Тебе не понравится.

— Грустно — это как? — удивилась девочка. — Плохо, что ли? Как наши мальчишки балуются?

— Как ваши мальчишки, — согласился Ален.

— Я тебе не верю, — насупилась девочка.

Мать снова попыталась урезонить дочку, но та взбунтовалась. И Ален сдался. Поднявшись из-за стола, он снял высокие, до локтей, перчатки и приложил к губам свирель. Та ожила…

Печальная мелодия разлилась по дому. В этой музыке было все. Мечта о свободе, зеленые просторы империи, невыразимая словами любовь и боль. Там была безмолвная, усталая печаль, смерть друзей, страшная смерть всех, кого когда-либо любил. Кровь сотен тысяч врагов, таких же, как и ты, на твоих руках и боль, боль, боль…

Степан внезапно почувствовал, что по лицу его текут слезы. Он не плакал уже много лет. Свирель пела о любви. О любви раздавленной, утопленной в крови, смерти…

Мелодия закончилась высокой нотой, и маг отнял свирель от губ. Опустив голову, он прошептал:

— Простите…

Не мог он быть Белым командиром. Не мог. Хотя бы потому, что слишком молод! Плачущая Анжела вскочила и обняла юношу. Тот не шелохнулся, а Степан вдруг увидел, какие у парня тонкие и изящные, как у эльфа, руки. Их изящество не портили даже частые шрамы.

— Сколько же ты пережил, сыночек… — шептала сквозь слезы женщина, лаская юношу, словно мать.

Степан увел жену и на удивление молчаливую дочку и спустя несколько минут вернулся к гостю.

— Жена с дочкой вместе легли, — сказал он.

Маг отмахнулся от предложенной кровати и, ворча, что может ночевать под открытым небом, а лучше при этом еще и у огня, лег у предварительно разожженного камина. Сам Степан, с трудом представляя, как можно летом спать у камина, расположился на софе у стены. Уснули почти мгновенно — оба устали за день.

Глубокой ночью Степан проснулся, будто от толчка. Он так до конца и не понял, что его разбудило. Паренек, спящий у камина, тихо застонал. --">