Андрей Русланович Буторин - Учебка

– Блямс! – уверенно ответил тот и вскочил было на ноги, но, покачнувшись, едва не упал.

Подхвативший его Плюх покачал головой:

– Вот только прыгать не надо. Держись за меня и не геройствуй.

Пошел «богомол» вполне уверенно, только немного прихрамывая. И за плечо разведчика держался, скорее всего, просто чтобы не обидеть друга.

Илона с учеными поджидали их за ближайшими дубками. Возле ног Забияки неподвижно, с окровавленной головой, лежал человек в черной одежде.

– Ты его убила? – невольно сглотнув, пробормотал Плюх.

– А что, расцеловать надо было? – прищурилась девушка.

– Нет, конечно, но…

– «Но» скажешь, коли запрячь сумеешь, – буркнула Забияка и неохотно добавила: – Живой он, не плачь. По головушке только прикладом погладила.

– Я не собираюсь плакать, – сказал Плюх. – Но ты знаешь, как я отношусь к убийству, особенно неоправданному. Да, – поднял он руку, видя, что Илона собралась возразить, – я тоже убивал. Потому что иначе было…

– Может, хватит, а? – поморщилась Забияка. – Тебя послушать, так у меня только и заботы, как бы убить кого. Между тем это он нас едва не положил и Блямса ранил.

– Не надо ссориться, друзья, – вмешался в разгорающийся спор профессор Сысоев. – Все живы, вот и хорошо.

– Они не ссорятся, – с трудом сдерживая улыбку, произнес доцент Тетерин. – Разве вы еще не заметили, Юлий Алексеевич, что в последнее время это обыденный тон разговора наших друзей. Как говорится, милые бранятся…

Илона так свирепо стрельнула в него глазами, что Олег Дмитриевич замолк на полуслове. Но Забияка тут же стушевалась сама и сказала извиняющимся голосом:

– Я не бранюсь. Это я на себя осерчала. Ведь нам весьма подфартило, что стрелок оказался один, да и целился отвратно.

– Блямс, – обиженно произнес «богомол».

– Он говорит, что последнее утверждение небесспорно, – сказал Плюх, вернув на голову снятое на время перестрелки полукольцо-переводчик.

– Да? – хмыкнула Забияка. – Блямсик, я тебя искренне уважаю и даже люблю, но поверь, попасть вместо головы в ногу – это плохой выстрел. Прости, – вновь смутилась она, – не с твоей точки зрения. – Она раздраженно тряхнула головой: – Отставить, ересь несу!.. Мне другое весьма любопытно. Стрелок был один. Мы его не видели и, вероятнее всего, прошли бы себе мимо. Однако он начал стрелять, несмотря на наше явное численное превосходство. Неужто так верил, что срежет нас первой же очередью?

– Обычно так поступают или с большого перепуга, или от безысходности, – сказал Плюх.

– Второе – не тот случай. А насчет перепуга – неужели мы такие страшные? Или же он Блямса испугался, оттого в него и попал?

– А может, он боялся, что если мы пойдем, как шли, то увидим нечто такое, что нам видеть не следует? – высказал предположение профессор.

– Давайте посмотрим, – пожала плечами Илона. – Только субчику этому, пока не очухался, ноги бы да руки связать…

– Н-не н-надо!.. – вдруг замычал тот, не раскрывая при этом глаз.

– Чего вдруг? – наклонилась к нему девушка и ткнула стволом «Никеля» ему в грудь. – И глаза-то открой, нечего дурачком прикидываться.

– Не надо меня связывать. – Пленник открыл глаза и попытался подняться, но ствол Илониного автомата сделать это ему не позволил. – Вы уйдете, меня оставите, а как я потом?

– Что ж ты, нянчиться теперь с тобой прикажешь? Небось, когда по людям стрелял, тебе нянька была без надобности!

– Я не стрелял по людям! – дернулся тот. – Я ведь, так сказать, только отпугнуть! Специально мимо вас целился…

– Мимо?! – возмутился Плюх. – Ёхи-блохи! Ты попал в нашего друга!

– Но ведь он же… – испуганно заморгал мужчина, кося взглядом на Блямса.

– Он же не человек, ты хочешь сказать? – договорил за него косморазведчик. В ответ на слабый кивок пленного Егор засопел и выдавил: – Блямс куда человечней тебя…

– Вот именно, – подхватила Забияка. – Поскольку не стал тебе в отместку ногу откусывать. А ведь мог бы.

Мужчина побледнел и нервно заелозил.

– Боишься? – усмехнулась девушка. – И правильно делаешь. Потому что если не скажешь, чего ты тут прячешь, то Блямс насчет твоей ноги передумает. А коли понравится, он тебе и вторую отчикает. Потом руки, а затем и голову. Впрочем, он добрый, может, пожалеет тебя… – Пленник судорожно, с явным облегчением выдохнул, а Илона закончила: – …голову оставит.