Сергей Александрович Калашников - Четвертый

волосы цыганского или еврейского типа, но тело остаётся скособоченным.

К тому же все мои спутники укладывают в правые карманы самые настоящие револьверы системы «Наган», которые я не раз видел в кино. Хлопаю себя по правому боку и сквозь ткань пиджака ощущаю металлическую тяжесть. Выходит, я – один из них. Ну да, и вот этот «сидор», лямку которого покладисто вложила в мою протянутую руку Барби, тоже мой.

Впрочем, торчать на одном месте посреди не особенно заросшего оврага – не дело. Машу рукой в ту сторону, откуда мы примчались, и веду группу за собой. Стенки ложбины становятся ниже с каждой сотней метров, кусты и деревья встречаются реже, а трава делается совсем жиденькой и редкой. Глубоко просохшая почва под ногами рассыпается, словно песок.

Осторожно выглядываю из нашего обмелевшего укрытия, где уже и не спрячешься, не согнувшись. Слева группа в майках, серых штанах и коротких сапогах ковыряется в земле, тыча в неё тонкими стержнями, приделанными к деревянным рукояткам. Один водит над поверхностью миноискателем, другие извлекают прямоугольные ящички и составляют их рядком. А вот это уже ни на каких ролевиков или реконструкторов не спишешь – фашистские сапёры снимают минное поле.

Справа и спереди просматривается в отдалении низкая насыпь дороги с неизвестно каким покрытием, сзади по обе стороны уходящего вдаль оврага – та же ровная поверхность с редкой чахлой травой. Зато нас ниоткуда не видно при неплохо просматриваемых подходах. И мы сильно измотаны. Обращаю взор на девушку, киваю в сторону нашего раненого и отворачиваюсь – если не наблюдать непрерывно во все стороны, можно очень неприятно попасться.

Итак, я не в своём теле и не в своём времени. Вокруг меня лето неизвестно какого года, хотя в голову приходят сорок первый и сорок второй – почему-то помнится, что они не изобиловали дождями и здорово давили жарой. За спиной тихо шипит перевязываемый парень, другой извлекает из сидора пакет с бинтом и отдаёт девушке. Дорога пустынна, поодаль копошатся сапёры, солнце поднимается всё выше и выше, а ни тени, ни ветерка не наблюдается. Наш, превратившийся в канаву, овраг ведёт как раз к дороге, за которой виднеются заросли кустарника. Кажется, это то, что нам сейчас остро необходимо. Одна беда – чтобы туда добраться, нужно пересечь дорогу. Среди бела дня на виду у фашистских сапёров.

Продолжаю присматриваться к окружающему, придирчиво анализируя малейшие детали. В той стороне, где орудуют немцы, просматривается ещё одна группа кустов, из которых вверх выглядывают кроны деревьев. Правее виднеется съезд с отсыпанной дороги, направленный как раз к этим жиденьким зарослям, а уже дальше возвышается настоящий полноценный лес с высокими соснами. В ту сторону было бы заманчиво проползти по кювету, но, судя по высоте дорожного полотна, он неглубок и отлично просматривается с дороги.

То есть я этого не вижу, а только предполагаю. Была бы возможность выбраться из овражка и встать в полный рост – разглядел бы, а так только и остаётся, что домысливать. Вот и принимаю версию, что через овраг, где я пришёл в себя, стекает вода из кювета, потому что относительно всех остальных направлений мы находимся в нижайшей точке. И ещё сюда могут вести другие промоины.

Со словами: «Наблюдай», адресованными худощавому и подкреплёнными круговым движением пальца, оставляю пост и ползу по дну канавы, разглядывая её кромки. Ну, вот и нашёл. Собственно, промоина имеет смешную глубину. Главная её ценность – относительно густая трава на всем видимом протяжении как раз в нужном направлении – в обход места, где расставляют свои вешки сапёры.

Махнул рукой товарищам, которые тут же двинулись в мою сторону. По очереди выглянули, оценивая «внесённое предложение». Вглядываясь в их лица, отметил, что выражения изменились – если в момент «знакомства» в глазах плескалась растерянность, то теперь от ребят исходит сосредоточенность. Пришли в себя, не иначе. Девушка достала из вещмешка длинный кусок проволоки миллиметра четыре диаметром с деревянной рукояткой на одном конце и заострением на другом. Распрямила её плоскогубцами, отдала сидор мне и выползла из канавы. Я двигался следом, поглядывая на тугие икроножные мышцы, в верхней части слегка прикрытые подолом лёгкого летнего платья. Следом пробирался наш раненый с револьвером в руке, а замыкал худощавый с последней парой мешков.

Метров четыреста на брюхе да под лучами жаркого --">