Наталья Владимировна Игнатова - Охотник за смертью

пятачок.

Слепой?..

Зрячий?!.

Нет, все-таки слепой. Орнольф понял это потом, когда они вдвоем – он, выплевывая кровь, и рядом верткий как змея пацан, – обратили противника в бегство.

– Дигр, – проворчал Орнольф, ощупывая нос, – подлая скотина!

Новенький резко повернулся к нему всем телом, и Орнольф увидел его глаза. И понял, почему дразнился Жирный Пес, и поневоле вздрогнул, хотя мало чего боялся. Неподвижные черные зрачки, казалось, застыли в пустоте, в бесцветном прозрачном стекле, где невозможно отличить радужку от белка.

Лучше бы у парня были бельма.

А он даже не видел, как исказилось лицо Орнольфа, смотрел прямо перед собой, не мигая:

– Кто ты?

Теперь Орнольф десять раз подумал бы, прежде чем ответить. Он помедлил. И слепец правильно истолковал эту паузу. Пожал плечами, отступая на пару шагов:

– У тебя голос, как у одного из них… Но ты мне помог, незнакомец. Если будет что-то нужно, найди Альгирдаса, Паука Гвинн Брэйрэ. Я с радостью окажу ответную услугу.

Новеньких привозили в Ниэв Эйд, когда им исполнялось десять зим. Значит, и этому было десять, просто выглядел он младше, мельче, – с калеками так бывает. Орнольфу было четырнадцать, и он уже ходил в походы вместе с отцом, а этим летом взял себе наложницу в Хуналанде. Но у него все еще не было имени в Гвинн Брэйрэ, и не будет, пока он не закончит учиться. Если вообще закончит. Немногие оставались в Ниэв Эйд до конца обучения: чтобы стать воином-чародеем, одновременно и жрецом и конунгом, нужно было особое расположение богов.

А десятилетний слепец назвался Пауком Гвинн Брэйрэ и говорил как взрослый, серьезно, но без всякой торжественности. Он уходил, и, глядя ему в спину, Орнольф снова гадал: слеп новичок? Или… или – что? Странная походка, неспешная, скользящая… осторожная.

Да, он не видит.

Но как же тогда?..

Орнольф сорвался с места и побежал вдогонку за Пауком.

Услышав его шаги, мальчишка обернулся. И снова Орнольф вздрогнул, увидев застывшие глаза. Но, прогоняя холодок то ли страха, то ли брезгливости, громко сказал:

– Меня называют Орнольф, сын Гуннара, – и протянул руку, как принято было в Ниэв Эйд.

Точки зрачков в стеклянной пустоте не шевельнулись, но слепец уверенно ответил на рукопожатие. Тонкая теплая ладошка с твердыми мозолями.

– Я рад нашей встрече, Орнольф Гуннарсон, – сказал новичок серьезно и добавил совсем другим голосом: – Мне показалось сначала, что ты испугался. Меня почему-то многие боятся. Почти все.

– Даны никого не боятся, – гордо ответил Орнольф. – Слушай, а почему ты их сразу бить не начал?

* * *

Глаза Альгирдаса далеко не всегда были такими жуткими. Они становились прозрачными, когда парень сосредотачивался на чем-то очень для себя сложном, как тогда, в саду, в незнакомом месте, полном деревьев и кустов, на которые так легко наткнуться и выдать свою ущербность.

Ох, как не любил Альгирдас Паук выглядеть калекой…

И как меняли цвет его глаза, когда он знал, что никто не попрекнет слепотой, не начнет бормотать охранительные заговоры, защищаясь от того, чего не может понять. Все было в переливах красок под черными ресницами: изменчивая синева небес и море, разноцветное: серое, синее, зеленое, черное; темная хвоя лесных елей и светлый пепел погасшего костра, и глубокие оттенки янтаря в белой пене прибоя. Все цвета, какие видит взгляд в живом волшебном мире вокруг.

Только Альгирдас не видел.

А Орнольф стал называть его Хельгом, и ему, в общем, не было особого дела до того, какого там цвета глаза у Паука. Не девчонка все-таки, чтобы в глаза ему заглядывать. Хотя надо признать, что встречались Орнольфу и девушки покрепче, чем новый приятель. Но, конечно, ни одна девчонка в мире, – да и из мужчин немногие, – не умела так ловко драться. Правда, чтобы не отведать кулаков Хельга, достаточно было держаться от него подальше, шагах в десяти. Жирный Пес, похоже, откуда-то знал это, а может, почуял подлым своим нюхом, и не упускал случая с безопасного расстояния осыпать новичка градом камней и насмешек.

Дигр за прошедшие месяцы стал даже подлее, чем раньше. Орнольф никогда не жаловал Жирного Пса – не зря же наградил его оскорбительным прозвищем, прижившимся, как приживались любые ниды Орнольфа. Да, не любил, но Дигр, похоже, решил сам себя превзойти в подлости. Казалось, сам вид медленно скользящего в непроглядной тьме слепца приводит его в бешенство. И псиная свора все менее охотно поддерживала вожака в --">