Никита Евгеньевич Красников - Альфа-версия

заглядывала на биологическую станцию, а уже оттуда бежала в Беево, сливаясь с главной дорогой в районе Змиевкина оврага.

От легкой ритмичной нагрузки кровь веселее струилась по заросшим сосудам, ночная усталость рассасывалась без следа. В деревцах куролесила разная птица, веселым чириканьем настраивая клавесин ее беспорядочных мыслей на мажорный лад. В такие минуты полагалось подбивать итоги, давать оценку прошлому, и Берская с неизменным уважением ко всякой традиции стала послушно вспоминать свою длинную извилистую жизнь. Делала она это чуть ли не впервые за последние годы, ведь до сих пор ее мироощущение определялось лишь коротким списком фактов и эмоций, непосредственно связанных с выходом на Захоеву.

Но происходила странная вещь — несмотря на все усилия вспоминать беспристрастно и хронологически последовательно, Берская снова и снова возвращалась к привычным картинам, которые от частого обращения уже успели обрести плакатную простоту и ясность. Белочка ее внимания кружила в колесе ключевых событий последних лет, неизменно напарываясь израненной лапкой на один и тот же торчащий эпизод — бессмысленную, истеричную ссору-вспышку в лаборатории. Крики, кровь. Темнота… Потом начинались авангардные узоры и мелодии выздоровления, которым на смену приходила жесткая черно-белая хроника тренировок, а дальше уже журчала однообразная серая жижа кропотливого поиска, местами оживленная динамичными, добротно смонтированными клипами схваток и убийств.

В безупречном качестве ярких воспоминаний крылось что-то отталкивающее, и ей даже показалось на мгновение, что записи эти были не документальным свидетельством реальных событий, а нелепой фикцией, порождением бледнопорхающей дремы, опустившейся в изголовье ее скрипучей кровати на излете одной из бессонных ночей. Но анализировать природу этой фальши было не время, секунды стремительно тикали, подталкивая к цели прыгающий велосипед, и она решила не расходовать драгоценную силу воли на погоню за химерами собственного сознания, а сосредоточиться на предстоящем поединке, к которому она так исступленно и несгибаемо стремилась все эти годы.

Прошло какое-то время, солнце уже выбралось из подлеска и заглядывало сверху, сверкая в глаза. Сквозной березняк выродился в какие-то непрозрачные заросли. Берская с разгона преодолела мелкий ручей и с дребезгом взлетела на возвышенность. Кусты впереди расступились, открылась поляна, которую пересекал высокий бетонный забор, замшелый и шершавый. Тропинка подбежала к полуоткрытой железной калитке и растеклась в лысый пятачок.

Спешившись, Берская бесшумно положила велосипед на траву и втиснула в глазницу монокль. Посторонних следов в пыли не было. Из-за забора доносились голоса, тюкал топор, поднимался дым из невидимой трубы. Дверь, очевидно, просто забыли закрыть по рассеянности. Она отвязала от багажника пеструю авоську, закинула ее на плечо, и крадучись, сжимая внимательную винтовку, приблизилась к калитке и скользнула внутрь.

В следующее мгновение ветер исчез, звуки ухнули вниз на две октавы, а все участники открывшейся за забором размеренной дворовой жизни замерли, как манекены. Пожилой длиннорукий мужик с топором, две тощие курицы у трансформаторной тумбы, светловолосый мальчик на крыльце и мясистая баба в белом халате, с поднятой в предостерегающем жесте рукой — все это застыло стоп-кадром на полудвижении, и даже воробей, вспорхнувший с забора, застрял в загустевшем воздухе, растопырив перья, а безусловным центром внимания и единственным подвижным объектом в этом натюрморте был огромный коричневый зверь с белыми клыками, который клубился по двору в неистовом беге, каждым прыжком отрывая здоровенный кусок у отделявшего его от Берской пространства. Старуха привалилась к забору, спохватившийся разум успел удержать на цепи смертоумелые руки, уже клацнувшие затвором и наводившие от бедра. Зверь брызнул опилками, поднялся в воздух, тяжелые лапы ударили ее в грудь. Она зажмурилась и ощутила на щеке жесткую мочалку горячего языка. Звук опять пришел в норму.

— …ашка! Сашка, нельзя! Фу! — кричала мясистая баба. Длиннорукий мужик опустил топор и развернул на шум остекленевшие глаза. Берская помахала ему рукой, пытаясь увернуться от радостного зверя. Мужик пробормотал что-то суровое и принялся мостить на колоде недобитое полено. Мясистая баба поспешала к ней вперевалку, вытирая ладони --">