Борис Иванович Каминский - Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Альт история. Россия начала 20 века. Книга 2

Французской революции.

Благодаря переселенцам Шульгин увидел попранную справедливость, как с одной, так и с другой стороны и у каждой на то были свои основания. Осознание такого положения вещей, помогало ему не скатиться ни в черную меланхолию, ни в душевное ожесточение. С какого-то момента Виктор почувствовал себя как бы над схваткой. Нет, он не перестал защищать свое отечество, свои идеалы, но границы его мира в один прекрасный момент раздвинулись. В нем нашлось место и эсерам с кадетами, и социал-демократам с черносотенцами. Не остались в стороне и анархо-синдикалисты с ярыми сторонниками самодержавия. Просто одних надо было в принудительном порядке лечить, а других… Других, тоже надо было бы подлечить, да вот же незадача — их-то он как раз и защищал. Как ни странно, но отступившее ожесточение, только повысило результативность его работы, что отразилось на отношении руководства. Все бы хорошо, но меланхолия нет-нет, да накрывала Шульгина своей черной волной, как сегодня, когда он встретился со своей первой юношеской симпатией.

Катится, катится, — на язык так и просилось продолжение о голубом вагоне. — «Блин, а еще хлорциан стелется». Да никто никуда не катится. Трамвай сломался. Понятно, драчка идет не хилая, а как иначе? Это, брат, исторический процесс! Как говорит наш отец родной, нарастание потенциалов психической энергии, приводит к пробою межклассовой изоляции. Отсюда мгновенный сброс энергии и накопление энтропии, — отвлекая офицера, Зверев сослался на очередную бредовую теорию Федотова, — другое дело, позаботься вы вовремя о КГБ, но… не судьба, — в этот момент морпех стал похож на кота, выудившего из аквариума золотую рыбку.

— Дмитрий, но это же, как ты можешь так легко…! — Виктора ощутимо передернуло.

— Эт точно, зато всех противников российской государственности такая контора вычищает на раз.

— Черносотенец!

— И это я слышу от жандармского офицера?! — Зверев в очередной раз плеснул на донышко «антидепрессанта», — черносотенство, партайгеноссе Шульгин, есть слепая реакция этноса на угрозу, я же толкую о комплексном подходе к делу организации системы безопасности державы! Заметь, не только твоей конторы, а многокомпонентной системы. Иначе хана котенку.

Когда переселенцы озвучили жандарму идею тотального промывания мозгов в сумме с грамотной организацией спецслужб, которые Зверев называл то комитетом госбезопасности, то НКВД (благо, хоть не расшифровывал последнюю аббревиатуру) Шульгин на время выпал в осадок. И было отчего. Не жалея красок Димон рисовал колонны борцов за справедливость, дружно шагающих на лесоповал.

«Виктор, все путем. Шаг влево, шаг вправо — побег! Прыжок на месте — провокация! Стреляю без предупреждения», — так, по мнению Дмитрия Павловича, должна была работать «его» система.

Признавая необходимость усиления третьего отделения, идею оболванивания офицер категорически не принимал. Сама мысль о возможности манипулирования сознанием казалась ему кощунственной, идущей против законов божьих. Особенно неприятно ему было слышать, что влиянию в равной мере подвержены и люди простые, и образованные. Наивный. Разве мог он противостоять извращенному уму человека будущего, к тому же на тройки окончившему факультет психологии!?

Как известно, факты вещь упрямая, и после демонстрации ряда приемов психолингвистического воздействия Виктор убедился в справедливости очередного откровения «чилийцев». Параллельно он заинтересовался психологий, тем паче, что дававший ему основы знаний троечник таковым являлся лишь отчасти — любимые предметы сдавались Зверевым исключительно на отлично.

Шульгина же сейчас интересовали дела российские. Знакомясь со сводками событий, он спинным мозгом чувствовал нарастающее напряжение. И вот ведь парадокс: не далее, как в начале августа Николай II подписал Манифест «Об учреждении Государственной Думы». Днями был обнародован новый Манифест, согласно которому ни один царский закон не имеет силы без думского одобрения! Казалось бы, что еще надо? Оказывается, все не так просто, и в ответ Москва откликнулась забастовкой, подхваченной промышленными центрами Росси. Начиналась знаменитая Всероссийская октябрьская политическая стачка.

Неизвестно, что еще нафантазировал взвинченный встречей со своей юношеской любовью Шульгин, но прозвучавший вопрос застал морпеха врасплох:

— Дмитрий Павлович, --">