Андрей Олегович Рымин - Древо I Пожиратель

фирменный фан называю. С юморком… Рыдать хочется от такого убогого юморка. Хотя, звучит лучше, чем кошачьи ссаки.

Одна маленькая девочка пару недель назад в такой же, если не в этой же самой маршрутке со всей своей детской непосредственностью громко спросила:

— Дяденька, на вас киса написяла?

Ага киса. Грёбаный тигр всего обоссал. Только-только рубашка подсохла. Разве же я виноват, что мой пот так отвратительно пахнет? Я что ли специально? А потею я — сцуко — всегда. И в дождь, и зимой, и раздетый. Но летом сильнее, конечно. Вот сейчас в чёбаты натекло по пол литра на каждый. Руки мокрые, рожа блестит. Какое там дыньки помацать. Тут бы "доброе" слово не прилетело, и уже хорошо. Вон, как носиком крутит. Имеется нюх у бабы. У всех, кто меня окружает, имеется. И нюх, и глаза, и уши. Голосок-то у меня тоже премерзкий — тоненький, словно у киношного евнуха, и с моей мега-тушей совершенно не вяжется.

Но, что это я всё о грустном, да о грустном? Подумаешь жара, подумаешь слёзы из глаз, сопли из носа. Человек — тварь живучая, ко всему привыкает. И я со своей долей тоже свыкся давно. Жирный, воняю… и что? Главное — бошка варит, как большинству и не снилось. На потоке я лучший. Профессора в рот заглядывают. Первый курс на пятёрки закрыл. Все зачёты на автомате. Миром правит не красота. Капитализм у нас победил? Победил. В почёте власть и бабло.

Причём одно всегда тянет другое за собой, с какого конца не возьмись. Блата и связей у меня нет, но достигнуть высот сейчас и без них вполне можно. Карьеру я себе в какой-нибудь корпорации обеспечу башкой и упорством. Последнего у меня тоже с избытком. Да и с людьми при всех своих физических недостатках нормально схожусь. Давно для себя уяснил, что добыть уважуху в моём положении можно только через язык и смелость.

Смеются? Да похер. То есть нет, но я никогда виду не покажу, что словами меня можно задеть. Я сам над собою шучу лучше всех. И отказы. Главное: не бояться отказов. Я к кому угодно легко могу подойти и спросить, что угодно. Стеснительность — для обычных парней, а я — сцуко — особенный! Оно ведь прикольным толстяком в сто раз круче быть, чем толстяком замороченным.

— Попу, как у Ким. Попу, как у Ким…

Бля! Забыл в маршрутке мобилу на вибро поставить. Кому там неймётся?

— Привет, ба.

— Санечка, едешь уже?

— Ага, в тридцать девятой. По Октябрьской, Сенной проезжаю. Купить что?

— Да, котя. Зайди в овощную. Возьми картошки немного. Я тебе на сбер денюжку скинула.

— Хорошо, возьму.

Продвинутая у меня бабуля. Наликом с моей подачи совсем пользоваться перестала. Но каждый рубль считает. Раз скинула стольник, на всю сумму придется грести. Это кило пять точно потянет — мы только самые дешёвые продукты берём. Пенсия плюс стипендия — так себе доход на двоих, когда один из этих двоих жрёт, как лошадь. И дело не в булимии. Я бы и рад на какую диету подсесть, но чёртов организм протестует — попробуй калорий не добрать, сразу криз словишь. Упадок сил и всё такое прочее. Приходится хлебные единицы считать… Диабет — сцуко. Ну его нафиг!

— На Монтажников остановите, пожалуйста.

Приехали. Фестик — мой район. Выбраться из маршрутки — отдельное приключение. Тут всем между дверью и мной, либо выскакивать, либо плющиться. Разойтись кораблями в океане не вариант. Четверых стоячих и одного сидячего пришлось выдворить. Бля… Я думал внутри жарко, а снаружи вообще пипец. А мне до светофора на Табрисе, потом через Тургенева и по Атарбекова ещё метров триста. Я крякну. Реально крякну.

Дошёл. С остановками, с передышками, с тенистой лавочкой в сквере, но я это сделал. Теперь только к тёте Карине за картофаном и можно до хаты. А там сплитяра… Там телек, и мой козырный, продавленный чуть ли не до ножек диван. Бабуля небось борщеца наготовила — знает, что уставшему внучку нужно для счастья.

В цоколе прохладно. Кайф…

— Тёть, Карин, насыпьте вот этой на стольник.

Добродушная армянская женщина, что у нас в доме овощами монопольничает сколько себя помню, принялась шустро накидывать немытую картоху в бесплатный пакет.

— Вот, Саша. Для тэбя по васемнадцать. Никифаравне привэт. Ты телэфоном? Сюда вот.

Номер, накорябанный чёрным фломастером на мятой картонке был лишним. Типа, у меня в записной её нет. А кулёк-то тяжеленький. Попрощался — и скорее ко входу в подъезд. Сплитяра, встречай — я иду!

Железная дверь, скрипя, отошла в сторону. Одиннадцать ненавистных ступенек — --">