Анастасия Александровна Логинова - Алмазная пыль

взглядом по ночным стенам, затянутым розовым переливчатым шелком. Ощупала глазами огромное золоченое бра на стене с пятью торчащими из него свечами. Нет, все-таки не свечами – светильниками, стилизованными под свечи. Хотя, где-то в конце XIX века, если мне не изменяет память, как раз уже начали пользоваться светильниками – газовыми, а то и электрическими, не помню.

Было здесь много всего, но одного не было точно. Никаких загадочных «их», которые якобы дышали мне в затылок. Даже в самых темных углах пусто.

– Здесь нет никого, – с сомнением сказала я тогда.

А девочка по-взрослому упрямо качнула головой:

– Они здесь. И они смотрят.

– И пускай смотрят, – вдруг нашлась я. – Тронуть тебя они все равно не посмеют. А если и посмеют, то я их прогоню.

Она снова качнула головой:

– Ты не сможешь. Никто не сможет. Даже когда батюшка Гавриил приходил, то они ушли лишь ненадолго – а потом вернулись.

– Я сказала смогу – значит, смогу!

Вообще-то у меня кровь стыла от таких разговоров, но я изо всех сил старалась, чтобы голос не дрожал.

Чтобы девочка поверила, я даже поближе подтащила кресло, оказавшееся невероятно удобным, и забралась в него с ногами в полной готовности защищаться от неведомых «них». Я смирилась. Решила, что дождусь, пока девчонка уснет, найду кого-нибудь и выясню, что за чертовщина здесь творится.

Не вышло. Кресло было слишком удобным: не знаю, как девочка, но я пригрелась и уснула очень быстро.

А проснулась оттого, что утреннее солнце загородила от меня чья-то тень. Я поморщилась во сне. Тень угрожающе кашлянула, и пришлось открыть глаза. Нет, все-таки это был не сон. А если розыгрыш, то он порядком уже затянулся и начал меня утомлять.

– Новая гувернантка, я полагаю? – спросила «тень» низким женским голосом. – Кто вас нанял? Господин фон Гирс?

Дальше я уже не слышала.

– Хватит! – рявкнула я, поднявшись во весь свой рост. – Это вас кто нанял? Прекратите этот цирк! Хоть бы ребенка постыдились втягивать!

Женщина была примерно моих лет: высокая фигуристая шатенка с гладко зачесанными волосами и в черном строгом платье, отлично, надо сказать, стилизованном под начало XX века. Пожалуй даже, что это настоящий шелк. Да и актрисой она оказалась отменной, профессионалка, наверное. И все же после того как я приперла ее к стенке, продолжать было бессмысленно, и с полминуты женщина не знала, что и сказать. Глупо хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Вот-вот она должна была сдаться: жалко улыбнуться и сказать «Сюрприз!». Ну или что-то в этом роде.

Только она этого не сделала.

Лицо незнакомки вдруг исказилось злобной гримасой, а по щекам пошли красные пятна. Руки она сжала в кулачки и аж затряслась, перед тем как рявкнуть так, что ее голос эхом вознесся к расписному потолку:

– Вон! Немедленно убирайтесь вон!

– Дурдом какой-то… – прокомментировала я.

С жалостью поглядела на свою куклу, которую прижимала к себе давно проснувшаяся девочка. Но не отбирать же у ребенка? Я отчаянно махнула рукой и, как была, босиком и в дурацкой ночной рубашке, больше похожей на парашют, бросилась к дверям.

Была я тогда уже в нешуточной панике: блестящий отполированный паркет, мрамор как во дворце, колонны, изящная музейная мебель, какой можно лишь любоваться, но не пользоваться. Я озиралась, придерживала свою рубашку, чтобы не споткнуться, и все бежала из комнаты в комнату, не зная, есть ли выход из этого ада…

А потом увидела лестницу. Огромную, с двумя поворотами, тоже мраморную, покрытую пушистым ковром. Внизу – просторный вестибюль, со сводчатыми, украшенными росписью и лепниной потолками. Здесь я порядком растерялась, поскольку укрытая ковром дорожка расходилась аж на три стороны. Бросилась, было, туда, где по логике вещей должен быть выход – но дорогу мне перегородил седенький благообразный господин в черном костюме-тройке. Я шарахнулась от него, как от чумного, и свернула в левый проход. Толкнула ближайшую дверь – заперто. Просочилась меж кадками с зелеными пальмами и – о, слава всем богам, увидела стеклянную дверь, выводящую, наконец, наружу.

Я вышла и оказалась в осеннем, пестрящим золотом и багрянцем парке…

Парков-то в Питере сотня – но такого я еще не видела. Ни собачников, ни студентов, ни окурков, ни семечной кожуры под ногами. Только голуби прогуливались по мощеным коричневым камнем дорожкам да… ох ты ж, ё-оперный театр… павлин. Настоящий павлин с огромным павлиньим хвостом шел мне --">