Анатолий Фёдорович Спесивцев - Вольная Русь. Гетман из будущего

тяжести. После смерти Мурада IV (не к ночи будь помянут этот властелин, сумевший обуздать своеволие воинов оджака) янычары очень нервно реагировали на любые попытки принудить их к труду.

К удивлению казацкого старшины, крымских татар в этом войске не набралось бы и тысячи. Гирей предпочел оставить одноплеменников в Анатолии для окончательного усмирения и искоренения сторонников разбитого в прошлом году Лжемурада. Разбить-то его разбили, основные силы рассеяли, однако поймать не смогли. Он то ли погиб, то ли, сняв платок с морды, без которого его, почитай, никто и не видел, растворился среди местного населения, считавшего предводителя антиоджакского и антитатарского восстания ИСТИННЫМ Османом, божьим чудом, выжившим при покушении.

И ранее сильно не любившие янычар жители Анатолии их теперь люто, больше любых врагов ненавидели. Не помогло даже массовое зачисление в оджак анатолийцев, тем более что под видом турок туда попало немало янычарских родственников потурнаков – сербов, греков и албанцев. Да и вроде бы чистокровные турки отличались скорее толстым кошельком для дачи взяток, чем храбростью и воинскими умениями.

Немалая часть этого сильного чувства ненависти переносилась и на нового султана с одноплеменниками-татарами. Им султан Ислам выделил земли нескольких тюркских племен Восточной Анатолии, имевших несчастье активно поддержать лжесултана Ахмеда. Уцелевшие мужчины из этих племен сейчас шли в голове войска Гирея, который обещал за храбрость и заслуги одарить их новыми землями, здесь, в Румелии, и бывших ногайских степях. Им так же подробно рассказали, что будет не только с ними, но и с их семьями, если они не проявят храбрости. Семьи остались в Анатолии, обеспечивая верность их отцов и сыновей.

Подойдя к крепости где-то на километр или около того, всадники немного погарцевали перед смотрящими на них с валов и пяти бастионов защитниками Созополя, благоразумно не приближаясь к городу. О наличии у засевших там точного и дальнобойного оружия они были осведомлены, не представляя, впрочем, насколько оно мощное и на какое расстояние стреляет.

Покрасовавшись – кричать оскорбления на таком расстоянии не имело смысла, а подъезжать ближе опасались, – начали разбивать палатки для отдыха, привезенные во вьюках. А вот с кострами для приготовления пищи у них в этот день не сложилось. На дневной переход от города дерева не было. Совсем не было. Его предусмотрительно вырубили и утащили казаки, два года готовившиеся к этой битве. Узнай зеленые о таком умышленном опустынивании – вырубили даже виноградные лозы, – вандалов бы линчевали, но не водилось тогда таких зверей, зеленых.

Перекусив всухомятку – кочевников подобными лишениями не испугаешь – турки устроились в двух лагерях, выставив многочисленных часовых: о пластунах они также были наслышаны.

Невольно ежась от сильного, сырого и холодного ветра с моря, атаманы, спустившись с вышки, пообщались с защитниками крепости. Гарнизон уступал надвигающемуся вражескому войску более чем на порядок. Впрочем, этих-то казаков, отобранных из добровольцев, застращать было вообще проблематично. У нескольких на груди блистали светло-серые крестики с красно-желтым всадником, поражающим змия в середине, знаки ордена Георгия-победоносца, первой железной ступени, конечно: Хмель, долго не решавшийся последовать совету Москаля-чародея, в прошлом году таки основал сразу несколько орденов. Георгия-победоносца, выдаваемого за храбрость, четырех ступеней, железную, медную, серебряную и золотую. Выделялись они скупо, пока более двух никто не имел, даже совершенно безбашенный в бою Татаринов пока мог похвастаться только одним Георгием. Зато он, как и Гуня, имел высший орден Малой и Вольной Руси, Архистратига небесного воинства архангела Михаила. Такой же крест, золотой, с рубинами, на вычурной и массивной золотой цепи, отправили и в Мадрид, испанскому королю. На всякий случай приказав послу разузнать, примет ли гордый Фердинанд его. Было в этом сомнение, а осложнения еще и с Испанией казакам совсем не улыбались.

– Что, Сидор, поджилки от вида вражьего войска не дрожат, штаны от страха не загадил? – улыбаясь, явно не всерьез, спросил Татарин у старого знакомца, помнившего еще поход на Трапезунд донца, седого, с морщинистым лицом и пегой, неровно обрезанной бородой.

– Поджилки у меня трясутся только после доброй пьянки, а в --">