Олег Васильевич Измеров - Дети Империи

наглухо занавешены желтоватой шторой, за которой, судя по всему, света не было. «Странно, штору повесили», — мелькнуло в голове; он помнил, что в прошлый раз здесь были жалюзи. На всякий случай протер глаза — и заметил, что еврорамы с пластиком и пластиковый прилавок тоже куда-то исчезли, а вместо них стояли новые, еще хранящие запах лака деревянные рамы, окошко, как раньше, округлое и забрано деревянной заслонкой. Виктор невольно оглянулся, удивившись этому неожиданному ретро; то, что он увидел, поразило его еще больше. Пол был из бетона с мраморной крошкой, как когда-то давно, в детстве, а на стенах — как же этого он сразу не заметил-то — горели сдвоенные канделябры с лампами накаливания и стеклянными абажурами в форме шишек. Может, это и было сразу замечено, но осталось без внимания: в конце концов, какая разница, как сейчас оформляют вокзалы! За годы реформ кто только не подался в дизайнеры по интерьеру…

«Черт, да я же сплю!» Виктор бросился тереть глаза, несколько раз себя ущипнул, но ничто не менялось. Зал был теплым, очень теплым и странно пустым. Ну да, он спит, он видит этот вокзал таким, как было когда-то, в очень далеком детстве, это воспоминания… Возможно, он вообще еще никуда не ходил, он все еще спит, ему кажется, что он пытается проснуться… Так, однако, можно и опоздать в кассу. Надо что-то делать. Надо выйти из вокзала. Во сне наверняка память покажет ему что-то странное, искаженное…

Он потянул на себя ручку — бронзовую большую ручку, рубчатый цилиндр с шариками на концах на большой дубовой двустворчатой двери со вставными стеклами — и выскочил на перрон. В лицо ему полетели снежинки.

Слякоти не было. Вокруг было морозно, сыпал снег, практически метель, ветер гнал белую сухую поземку по платформам, кружил в свете шаров-фонарей, что появились на пешеходном мостике. Виктор машинально застегнул ворот и подумал, что надо бы и уши шапки опустить — задувает. Бывало ли во сне холодно? Он не помнил. Он заглянул за угол и вместо сероватой силикатной пятиэтажки увидел под светом фонаря, качавшегося на деревянном столбе, деревянные частные домики, уходящие в темноту, в сторону Ново-Советской. Платформу от привокзальной площади отгораживал забор. Сзади, где-то со стороны Молодежной, раздался стон паровозного гудка. Паровозного — этого Виктор не мог с чем-то спутать. Он обернулся: со стороны базара на путях стоял товарняк, где среди четырехосных вагонов и платформ — с буксами не на роликовых подшипниках, а на простых, с крышками для смазки — затесались двухосные. Слишком много деталей, мелочей, будто кто-то специально пытался восстановить все как лет сорок назад, или даже больше, в деталях, иногда совпадавших, иногда не очень. Бетонные урны-колокольчики — это было. Большие часы на башне вокзала — нет, таких не было, он помнил стандартные электромеханические, а эти прямо настоящие башенные… Да, это не настоящее. Наверное.

Становилось зябко. Виктор вновь повернулся и вошел внутрь вокзала. Там было все так же тихо, такая же песочно-желтая окраска стен с белой лепниной, такой же пол, на котором таял прилипший к его ботинкам снег, оставляя лужицы. Легкие шаги гулко отдавались под высоким потолком, и где-то в невидимой отдушине приглушенно завывал ветер.

И тут до Виктора вдруг дошло, что он в одну секунду потерял всех родных, близких, знакомых — и вдобавок ко всему очутился в непонятном месте без паспорта и денег. Потому что если это действительно прошлое, то ни Российской Федерации, ни тем более современных купюр здесь быть не может.

(обратно)

Глава 2 Полет белой вороны

Виктор почувствовал, как его внезапно охватывает какое-то глубокое, инстинктивное отчаяние. Он не понимал, что делать и куда ему идти; он опять выскочил на улицу; там была все та же метель и поземка, и из глубины станции послышались два свистка паровоза. Он вновь бросился обратно, попробовал выйти и войти в зал через другие двери. Все безрезультатно.

— Потерял небось чего-нибудь?

Его окликнула уборщица со стороны проема в зал ожидания, полная тетка лет сорока в синей рабочей теплой спецодежде и черном фартуке. Она прислонила к стене деревянную швабру и держала в руках большую бурую тряпку из мешковины, которую только что выполоскала в десятилитровом оцинкованном ведре.

«Надо делать вид, что ничего не произошло. А то за дурака примут или хуже».

— Да… авторучку где-то посеял… вот…

--">