Кирилл Партыка - Аваллон

поредевшей, но пока  надежно обороняющей от мирского безобразия. Жилось туговато, но спокойно для души. Почти честно. Но и сюда добрались со своими тракторами и японскими трелевщиками, вгрызлись в лес, изуродовали свежими просеками, изломали вековую тишину. А поделать ничего нельзя. Какие уж тут охотничьи угодья?! Придется просить перевода куда-нибудь подальше в глушь, чтоб хоть сколько-то еще  пожить в тишине…

Егерь, вздохнув, зашагал дальше. Быстро смеркалось. Он прикинул: до ночи в поселок не успеть. Тащиться в темноте неохота: устал, дорога ухабистая и конца ей нет. А тут еще эта история…

Егерю грозили не раз. Он на угрозы поплевывал, понимал, что люди эмоции выплескивают. Да и не таков он, чтоб голыми руками его взять. Но последний случай не шел из головы.

 Он, конечно, загнул не по своим правам. Остановил «джип» и трехосный «Урал» военного образца, объявившиеся в поселке: кто такие, откуда, зачем? Из машин повылезли ребятки. Сразу было видно, что за ребятки – по одежке и выговору. Его ведь участковый предупреждал: с общаковской братвой из Пионерска на рожон не лезь. Но эти оказались совсем борзыми. Слово по слову, когда «джип» попер прямо на егеря, тот скинул с плеча карабин и, не раздумывая, продырявил передние колеса.

Ребяткам скулы свело. Но решили, видно, что посреди поселка разборки устраивать не стоит. Их главный процедил: «Ты, козленыш, в лес лучше не ходи. За первым кустом встречу.» И скомандовал подручным менять простреленные скаты. Егерь, оглянувшись по сторонам, заметил над заборами макушки любопытных. Наблюдали, притаясь. В случае чего, никто на выручку не придет. Ты при власти, сам заварил, сам и расхлебывай. Егерям ведь, как и ментам, в охотничьих краях при встрече  первыми кивают, а в спину – кукиш.

Так пригрозил братан, что егерь понял: не пустые слова. На всякий случай позвонил в головной поселок Индустриальный, в отделение милиции. Но до Индустриального сто километров. Пока там раскачались, пока прислали участкового из соседнего села, братки, поменяв колеса, давно укатили. Прибывший старлей побродил по деревне, потолковал с народом, попенял егерю за горячность и превышение должностных полномочий. А на прощание, глядя в сторону, проворчал:

– На хрен ты с ними схлестнулся?! Больше всех надо? Они ж не погулять сюда привалили. Бабки делать. А если кто им бабки делать мешает, они порожних базаров не разводят. Осторожнее, смотри…

С тех пор егерь старался не оказываться в глухих местах затемно. Тем более, что «джип» тот еще не раз мелькал в поселке. Егерь окольно узнал, что ребятки перетирают с местным лесхозом, где бы нарезать деляны. Добычливые участки  поблизости уже заняты. Но ничего, для таких место непременно найдется…

До темноты оставалось совсем немного. И, как на зло, ни одного лесовоза. То снуют туда-сюда, как мухи над сортиром, а тут запропастились. Над дорогой повисла пропитанная потаенными звуками лесная тишина. Она неуловимым эхом отдавалась от склона сопки, и казалось, что под темнеющим небосводом вместе с сумерками сгущается таинственный шепот. То ли засыпающие кроны деревьев издавали его, то ли потревоженные людской возней таежные духи, в которых не верил ни егерь, ни сами аборигены, некогда им поклонявшиеся. Теперь аборигены больше бутылке поклонялись. А те, что похитрей да поразворотливей – «баблу». «Деревянные» пересчитывать в «зелень» научились не хуже пришлых лесодобытчиков.

За поворотом дороги на егеря глянул черный провал в стене зарослей. Старый зимник, ведущий через падь к поселку. Если свернуть на него, дорога вдвое короче. Но егерю сворачивать не хотелось. Он остановился, достал сигареты, неторопливо закурил. Отсыревшая «Прима» затрещала, вспыхивая искрами.

По старому зимнику почти никто не ходил и не ездил. Его пробили лет десять назад на месте старой охотничьей тропы. Охотиться в этих местах стало особенно не на кого, кроме зайцев и прочей мелочи, тропа заросла, но так и подзуживала проложить короткую дорогу. Леспромхоз, который тогда еще не окончательно развалился, взялся за дело.

Еще в самом начале, когда принялись рубить просеку, старый промысловик, который здесь родился и прожил безвыездно, подошел к старшому и завел какой-то смутный разговор. Дескать, не надо бы этого делать. Почему? Старик мялся, смотрел в землю: не надо и не надо, и все тут… В конце концов старшой вытянул из него: мол, место нехорошее, аборигены --">