Иосиф Виссарионович Сталин - Том 14

когда эксперты по советским делам из-за незнания языка полагались на суждения своих помощников и переводчиков, прошло окончательно” (Stalin I.V. Works. Volume 1 (XIV). 1934–1940. Stanford, California, 1967. P. VII–VIII).

На мой взгляд, коллега Мак-Нил поступил правильно, исключив из многотомника “Краткий курс”. Это согласуется с воспоминаниями непосредственных участников работы над книгой. По их свидетельству, Сталин сначала знакомился с первичным материалом, подготовленным по его заданию специалистами, а потом приглашал их к себе. Расхаживая по кабинету, он в присутствии авторов параграф за параграфом передиктовывал текст, выслушивал замечания, а потом правил стенограмму. Так было по многу часов и не один раз. На “Кратком курсе”, несомненно, лежит печать личности Сталина, его литературной манеры, но считать эту книгу индивидуальным произведением, строго говоря, все же нельзя. “Под редакцией Комиссии ЦК ВКП(б). Одобрен ЦК ВКП(б). 1938 год”, — значилось на титуле “Краткого курса”. И пересматривать эту формулировку нет оснований.

Р. Мак-Нил фактически выполнил первоначальный план ИМЭЛа в отношении 14-го тома, а в том 15-й включил документы военной поры; 16-й том был укомплектован работами послевоенного периода, большей части которых и 1946 году, когда вышел 1-й том, еще не существовало. Трудно не согласиться с таким распределением. “Имей диктатор более верных последователей, — отмечает Мак-Нил, — разумно было бы предположить, что они пожелают увидеть продолжение серии, включающей период 1946-53 годов” (Ibidem. P. IX). Но это-то как раз и не устраивало ранних реставраторов капитализма — Л. Берию, Н. Хрущева, А. Микояна и др., которые постарались противопоставить Сталина Ленину, искоренить из научно-политического оборота сталинские труды и тем самым начать идейное “перевооружение” партии. “К свободе призваны вы, братия, — говорится в Послании апостола Павла к Галатам, — только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу. Ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя. Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом” (Тал 5, 13–15). Преемники Сталина, включая М. Горбачева, поступали по большей части наоборот.

Приступая к работе над трехтомником, я исходил из двух основных соображений. Во-первых, научная объективность требовала заделать в исторической эпопее “дыру памяти”, образованную вначале для сведения карьерно-эгоистических счетов, буржуазных по своей природе, — “дыру памяти”, которую, исподволь расширяя ее в течение четырех десятилетий, сумел блестяще использовать мировой империализм. В мою задачу входило добиться того, чтобы при стремительном крушении авторитетов, причем не только у нас, но и в других странах мира, и при повсеместном прагматическом измельчании политических руководителей надо всем возобладал единственный бесспорный эксперт — Господин Факт. Это было тем более необходимо, что Сталину, как никому другому ранее, крупно “повезло”. Он оказался таким историческим деятелем, на которого низвергалась Ниагара и справедливых, и клеветнических обличений, долго не иссякавшая благодаря усилиям сонма заинтересованных — от недавних соратников, лагерников, “шестидесятников” и “формулировочных диверсантов” до продажных борзописцев, последышей российской контрреволюции, гитлеризма и сионизма, профессиональных антикоммунистов и ренегатов коммунизма.

До сих пор публика, и особенно молодежь, проявляющая интерес к истории России первой половины XX века, как правило, знакомится с разнообразным, часто откровенно бульварным чтивом о Сталине, но только не с самим Сталиным. Эта “традиция” ведется издалека. Помню, еще в конце 70-х годов, в связи с приближением 100-летия со дня рождения Сталина я внес предложение перепубликовать в журнале “Коммунист” его статью “Октябрьская революция и тактика русских коммунистов”. “Ты что, хочешь показать, какой Сталин умный?” — парировал это предложение секретарь ЦК КПСС по идеологии М. Зимянин. Вопрос был закрыт. Между тем Зимянин (умерший в мае 1995 года) полностью пересмотрел в конце жизни (якобы под влиянием чтения Гегеля) свое отношение к марксизму и доказал лишь то, что он, как и многие в “застойном” партийном руководстве, занимался не своим делом.

Клевета на Сталина носила двойственный характер. Она была косвенной и прямой. Приведу примеры.

Можно сказать, --">