Сергей Борисович Ильин - Моя жизнь с Набоковым

партийной организации. В самом начале 53-го года его из партии вычистили — за длинный язык, засорение кадров и потерю партийного билета, в нетрезвом, сколько я понимаю, виде. Мама тоже хотела выйти из партии — в знак солидарности, — но товарищи из парткома ее отговорили. Лишившись таким образом средств к существованию, отец определился лектором в Общество по распространению знаний да заодно уж написал единственную и по сей день историю Саратова, изданную в 56-м, кажется, году. Он очень гордился тем, что в Британской энциклопедии имеется ссылка на эту книгу.

Но я, собственно, хотел сказать об университетской библиотеке. Созданная еще до революции, она пополнялась в голодные 20-е книжными собраниями быстро вымиравших университетских профессоров и другими, реквизируемыми у буржуев. Так что библиотека была богатая.

Научившись читать то ли под конец четвертого года жизни, то ли в начале пятого, я был отведен в нее отцом и скоро стал ее завсегдатаем. Поначалу я навещал еще старое ее помещение, располагавшееся в одном из выстроенных Мюфке корпусов. Новое здание строилось на моих глазах. Правила библиотекой Вера Александровна Артисевич, с которой я познакомился лет, наверное, в девять. Год или два назад я увидел в газете “Культура” посвященную ей страницу. Вера Александровна как раз отметила тогда два баснословных юбилея — что-то вроде 95-летия жизни и 70-летия директорства. Отец называл ее Верочкой. Лет восемь или десять подряд мы каждый июль и август жили с нею в соседних палатках летнего университетского лагеря, стоявшего на изрезанном протоками и уставленном рощами волжском острове Чардым. Там же я познакомился с одной из ее давних сотрудниц, имени которой теперь, увы, не припомню. Муж этой женщины в 30-х работал в “органах” и отвечал, в частности, за уничтожение запрещенных книг. Служившая в библиотеке жена составляла для него списки книг, которые следовало сохранить непременно, он под полой притаскивал их домой и прятал под кровать, в чемоданы и Бог весть куда — на этом пороховом погребе они и дожили до “оттепели”, по наступлении которой вернули все спасенное на библиотечные полки. Муж, впрочем, успел и повоевать, потерял на фронте руку, что не мешало ему во время моего с ним знакомства с увлечением ловить на Волге рыбу.

Новое здание библиотеки, трех- или четырехэтажное, двукрылое, “Верочка” выстроила в начале 50-х, украсив его изнутри мрамором и отбитыми у Метростроя бронзовыми, в полтора человеческих роста светильниками. Но главное было не это. Главными были книжные хранилища с кондиционерами и лифтами и “право обязательного экземпляра” — библиотека получала каждую книгу, издававшуюся в нашей огромной стране.

Вот в этой роскоши я и купался лет с пяти и до двадцати с лишком, беспорядочно читая все подряд — один автор тянул за собой другого, другой — третьего, и так далее. Меня, еще мальчишку, пускали даже в отдел редких книг. Собственно, книг хватало и дома — чего стоила одна энциклопедия Брокгауза и Ефрона, которая и в эту минуту глядит на меня из-за компьютера. Был Гоголь, был Толстой, был замечательный полный Пушкин в одном томе, выпущенном в 49-м году, много чего было. Но это был горячий резерв — однажды, загрипповав, я за две недели пропорол восьмитомного Шекспира. Большую же часть чтения доставляла мне библиотека — первая моя духовная родина. Второй стала Дубна. Однако пора возвратиться к Набокову.

Как тогда читались книги

Итак, “Приглашение на казнь”. Ощущение было как от удара в солнечное сплетение. Да нет, не от одного. От умело проведенной серии. Первый выглядел так: “Сообразно с законом Цинциннату Ц. объявили смертный приговор шепотом. Все встали, обмениваясь улыбками”. Последний: “...где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему”. Для одной ночи, пожалуй, многовато. Но так мы тогда читали книги. Ленка — еще до знакомства нашего — получила вот так же на ночь “Лолиту” и прочитала часам к шести утра, а в девять была на работе. Уже людьми женатыми мы разжились — на три дня — “Доктором Живаго”, и за три долгих вечера я целиком прочитал его вслух жене и теще, потому что, читай мы его по отдельности, ни один нипочем не поспел бы.

В таком чтении присутствовала своя романтика, прикосновенность к тайному сообществу вкушающих запретные плоды и чающих движение воды. Как сладко было, сидя в вагоне метро, читать томик “ГУЛАГа”

--">