Марина Дмитриевна Литвинова - Оправдание Шекспира

друзья звали Шекспира. Для читателей и зрителей того времени Джонсон был узнаваем, в двух комедиях (1599, 1600) он сам себя выставляет в образе Милисента злобным завистником, а в образе Критиса суровым исправителем придворных нравов и обожателем придворной дамы Арете (графиня Бедфорд). Бен долго не мог простить Шекспиру этого осмеяния, действительно обидного, попавшего, как говорится, в яблочко.

Вот что пишет о пьесе «Всяк выбит из своего нрава», где осмеян Пунтарволо, биограф Джонсона Дэйвид Риггс: «В предисловии Джонсон выстроил такую изощренную защиту своей сатирической пьесе, что невольно думаешь, не переборщил ли он, загодя ограждая себя от нападок со стороны тех, кого подверг столь злой сатире. Так ли уж невинна его пьеса, как автор силится представить ее воображаемому читателю?»^[3] А нравы были действительно, мягко говоря, курьезные, их критиковали в своих сатирах Джон Донн и Джон Марстон, в одной из сатир Марстона, относящихся к тому же времени, есть персонаж, напоминающий вышеназванных героев комедий Джонсона.

Комедия «Празднество Цинтии» успеха не имела и послужила, мне кажется, одной из причин «войны драматургов». Судя по цитате из записных книжек, Джонсон, в конце концов, все же простил Шекспира, о чем свидетельствуют его поздние комедии «Новая гостиница» и «Леди Магна», в которых так много аллюзий, что их можно назвать пьесами-аллегориями.

Так что «speech» (речь) в цитате не случайно названа «malevolent». Думаю, что старый больной Джонсон, поэт-лауреат, окруженный учениками, делая эту запись о Шекспире в своей тетради, вспомнил глупую давнюю вражду шекспировского Мальволио и своего Пунтарволо-Потрясающего копьем, и употребил это определение, ведь он и сам себя изображал в ранних комедиях зловольным, то есть – Мальволио.

Из цитаты узнаем также, что Шекспир любил изображать Цезаря. Но Шакспер никогда не играл на сцене Цезаря. Значит, Бен говорит здесь не об игре актера, а о чем-то другом.

Уизер, крупный поэт того времени, хорошо знавший и любивший Шекспира, в поэтическом памфлете 1645 года прямо называет Шекспира (Shakespeare) «мимиком». Сразу приходит на ум еще одна важная цитата – строки из единственного прижизненного послания Шекспиру Джона Дэйвиса из Херефорда (1611 год):

Иные говорят, «good Will», (шучу!),

Когда б ты в шутку не играл царей…

Эти строки, очевидно, согласуются со словами Джонсона: «Изображает он Цезаря» – и с утверждением в памфлете Уизера, что Шекспир был мимик, конечно, не в значении «актер», а подражатель, эти значения тогда строго различались, как, впрочем, и сейчас. А в пьесе «Празднество Цинтии» Аморфус (Пунтарволо-Шекспир) показывает другу-придворному, что может перевоплотиться в кого угодно.

Так понемногу вырисовывается черта характера Шекспира-Ратленда – способность (и склонность) изобразить, кого угодно и быть желанным гостем в любой компании. В силу чего ядовитые безадресные эпиграммы Джонсона приобретают адресата («On the Townes honest Man», например). Заключенной в них злости имеется, если следовать максиме Л.Н.

Толстого «нет в мире виноватых», обезоруживающее объяснение: Фортуна не очень милостива была к Джонсону в первые десятилетия его жизни.

Эта мысль – осмеяние Шекспира, естественно, родила следующую: в поздних пьесах отношение Бена Джонсона к Ратленду изменилось. Взять хотя бы пьесу «Новая гостиница» («The New Inn», 1629, первая публикация – 1631 год). Название пьесы – сжатая аллегория, раскрытая сюжетом.

На окраине Лондона был тогда полуразрушенный монастырь «Холиуэлл» (когда-то процветающая женская обитель), собор в нем был возведен и обустроен, еще до роспуска монастырей в конце тридцатых годов XVI века, сэром Лавелом, дальним родственником Ратлендов. Вдоль уцелевшей западной стены в южной части находилось лондонское поместье этих графов, севернее – небольшой пруд, за ним два здания первых английских театров «The Curtain» и «The Theatre», где играла труппа Бэрбиджа, ее участником и пайщиком был Шакспер из Стратфорда. (У меня есть подозрение, что место действия комедии Джонсона «Алхимик» происходило в этом особняке Ратлендов: мошенники-алхимики, которых пустил в дом дворецкий в отсутствие барина, брали костюмы для своих проделок в театре, находящемся по соседству.) В то время на территории монастыря еще существовала центральная аллея, отделяющая усадьбу и театры от остальных монастырских построек. Эта аллея --">