Свен Ортоли , Никола Витковски - Ванна Архимеда: Краткая мифология науки

раз заговаривает о яблоке, по-видимому, только в 1726 году, когда ему уже восемьдесят четыре, то есть за год до смерти. Его биограф Ричард Уэстфол замечает по этому поводу: «Сама по себе дата еще не опровергает правдивости эпизода [об упавшем яблоке] — воспоминание о давнем событии было бы вполне уместно. Но, учитывая возраст Ньютона, как-то сомнительно, чтобы он отчетливо помнил сделанные тогда выводы, тем более что в своих сочинениях он представил совсем другую историю». Великий математик Карл Фридрих Гаусс дает на сей счет ясные указания: «Когда прекрасное здание закончено, следы стропил должны быть незаметны».

По большей части все эти трогательные назидательные истории представляют собой не что иное, как видения убеленных сединами бородатых старцев в момент, когда те бросают последний умильный взгляд в прошлое. Стоит ли удивляться, что с высоты прожитых лет озарения кажутся более яркими, чем были на самом деле, огонь — более обжигающим, а подробности — как никогда живописными, если не выдуманными от начала и до конца? «Миф, — писал Ролан Барт, — это с избыточностью обоснованное слово», а поговорка «добро тому врать, кто за морем бывал» отлично приложима к рассказам о великих открытиях и вспышках озарений, там и тут освещающих долгий путь научного прогресса. Но заключенный в них обман — обман лишь наполовину, ибо простые смертные жадно внимают ему.

Канонизация повседневности

Мы убеждены в том, что новое знание может возникать только посредством озарения, поскольку оно радикально иное, и что изобретения или открытия подразумевают новый взгляд на привычные предметы или понятия. Обыватель, не способный уяснить себе, о чем толкует и откуда взялась та или иная новая теория, доволен — как собиратель автографов, рокер, благоговейно хранящий лоскуток пиджака великого Джонни, или ребенок, с восторгом прячущий в глубине выдвижного ящика обломок рессоры, несколько шестеренок и обрывки веревки, — хотя бы тем, что может ухватить ее контекст, некую второстепенную деталь, чтобы сотворить из нее священную реликвию в своем личном музее. Так он избавляет себя от необходимости узнавать о ней что-то большее, словно амулетом защищается против угрожающих ему метафизических смыслов. Ванны, яблоки, математические формулы единым мановением превращаются в символы разоблаченной истины, которые, подобно предметам, укладываемым в могилы античных царей, безошибочно указывают на захоронение высшего разряда — на народную канонизацию великого человека или новой теории.

Чего больше — варварства или горькой, хотя и полной юмора иронии — увидит здесь тот, кто знает, до какой степени преходящи теории людей, пропадающие в небытии, не оставляя ни единого следа на поверхности реальности, от которой мы никогда не услышим последнего слова? Ведь если Бог и соглашается иногда зажечь истину в мозгу достойного — какое-нибудь поразительное E=mc², — то старается побыстрей ее погасить и ограничить последствия. Без сомнения, научные мифы следует рассматривать как выражение уверенности, что счастье не в объективном и десакрализованном изучении природы, что великие открытия совершаются не исследовательской машиной, но отдельными личностями, как вы или я, установившими посредством некоего простого приема дружеский контакт с природой и нашедшими язык, лучше приспособленный для описания ее сложности, чем язык обыденный. Потому что великое открытие предчувствует каждый, оно крутится на кончике языка. Я ведь и сам подозревал, что все относительно, что всякое погруженное в воду тело… что искривленное пространство… Мне только недоставало подходящего языка, чтобы догадку выразить. И как только выясняется, что простому новшество не сформулировать — теорию Эйнштейна, например, — остается только мистифицировать его магическую формулу, настаивая на «человеческих» чертах самого персонажа: а Эйнштейн-то плохо учился в школе!

Такая канонизация повседневности является, вероятно, одним из главных ключей мудрости: возделывайте ваш сад, живите настоящим, внимательно наблюдайте за яблоками и доверяйте духу ванны. Тогда-то и рождается миф — как связующее звено между наукой и простыми смертными (включая смертных ученых), между непостижимым и доступным, между магическим и обыденным. Это мифическое связующее звено как таковое не поддается словесному описанию, однако его существование можно обозначить при помощи --">