Хелен Л. Пэриш - Краткая история: Реформация

императивов, материальной культуры, пола, магии, предрассудков и священной топографии Европы раннего Нового времени. Связать эту интеллектуальную динамику с личным кризисом одного монаха-августинца, возможно, покажется плохой идеей, но история раннего современного христианства остается неотделимой от имени Мартина Лютера с того времени, как Реформация впервые вошла в историю и память о ней была увековечена.

Создание истории для Реформации неразрывно связано с ее собственным поиском подходящего прошлого, с формированием нового описания священной истории, которая объединяла прошлое с настоящим посредством символических отношений, во многих аспектах сохранившихся до настоящего времени. История читалась сквозь призму Священного Писания, которое окрашивало события и повествования эсхатологическим цветом, а вождям реформы придавало статус пророков, обладающих пониманием как Священного Писания, так и человеческого прошлого. Уважение к истории способствовало увековечиванию, которое было наиболее очевидным в рассказах о мучениках, пострадавших за веру в XVI веке, подобно тому как это случалось в период раннего христианства, но этот процесс имел потенциал создания собственной истории^[6]. Как предположил Ховард Лутан, Реформация «обусловила необходимость перестроить убедительное повествование христианского прошлого, чтобы оно могло безусловно выдержать самую жесткую гуманистическую критику Возрождения»^[7].

Празднование столетнего юбилея Реформации дает нам яркую иллюстрацию этого процесса. Годовщина смерти Лютера или дата начала Реформации отмечалась в некоторых имперских городах уже в 1540-х гг., но празднования в 1617 г. сопровождались более широкомасштабным и специфическим действом. Желание отметить вековой юбилей в меньшей степени коренилось в лютеранском благочестии, чем в политической и культурной ситуации начала XVII века, поскольку постоянные конфессиональные раздоры, длившиеся среди протестантов десятилетиями, происходили в условиях возрождающегося католичества. В Рейнской области и в Пфальце курфюрст Фридрих взял на себя инициативу по созданию единого самосознания в лютеранстве^[8]. В Виттенберге празднования «юбилея» Лютера были сдобрены весьма жесткой антикатолической риторикой. В течение трех дней там читали основанные на библейских текстах проповеди, в которых папа римский превращался то в Антихриста, то в Вавилонскую блудницу^[9], а истинно верующие лютеране представали гонимыми страдальцами. Празднование столетия Лютера привело к применению в полемическом арсенале самых разнообразных видов идеологических вооружений. Самое видное место занимали проповеди, но и гравюры на дереве, памфлеты и театрализованные представления, монеты и медали – все это представляло Лютера основателем реформированной веры. Монах Лютер был избран Богом для того, чтобы уничтожить суеверия и идолопоклонство монашества; сам Господь уполномочил этого человека противостоять силе и власти средневековой Церкви. Память о Лютере выстраивалась со всевозможным тщанием. Священники читали проповеди по установленному образцу, а светские и церковные власти предлагали верующим только те образы и речи, которые позволяли им в нужном ключе думать о Реформации как о совокупности идей и историческом событии. В этом праздновании ключевым моментом была не смерть Лютера, а события октября 1517 г., когда Лютер, как гласила история, прибил свои 95 тезисов к дверям Замковой церкви в Виттенберге^[10]. Язык юбилея резонировал с теорией чистилища и порожденных ею религиозных практик, но введение юбилея в официальный календарь создало культовый прецедент для иконоборческой Реформации. Возможно, самую знаменитую иллюстрацию этого можно увидеть в гравюре 1617 г. «Сновидение Фридриха Мудрого» (The Dream of Friedrich the Elector)^[11]. Фридрих Саксонский так рассказывал своему брату Иоганну об этом сне^[12]. Помолившись за души в чистилище, Фридрих заснул:

<…>Мне приснилось, что Всемогущий Бог послал мне монаха – истинного сына апостола Павла. По велению Господа его сопровождали все святые, чтобы засвидетельствовать передо мной и заявить, что он не замышляет никакой интриги и все, что он сделает, будет соответствовать воле Господа. Они попросили у меня великодушно позволить монаху написать кое-что на двери Замковой церкви в Виттенберге. Через моего канцлера я дал такое разрешение, после --">