Адольф Гарнак - Церковь и государство вплоть до установления государственной церкви

дальше: он объявил прочие религии и культы ложными; он под всевозможными предлогами издавал запрещения жертвоприношений, закрывал многие храмы, дарил церкви их конфискованное имущество и недвижимость и открыто притеснял «язычество». Никто в империи не мог сомневаться в истинной цели политики императора: всеобщая веротерпимость должна была, не изменяя своего названия, уступить место единовластному господству церкви.

Если бы даже он не хотел этого и имел гораздо меньше внутреннего касательства к происходившему, чем оно, очевидно, было на деле, – он не мог бы действовать иначе. Не только свойства признанной им церкви вынуждали его к этой политике; она еще больше вытекала из верховного права надзора и руководства по отношению к этой церкви, на которое он теперь, естественно, должен был претендовать в качестве императора. Хотя он не называл себя христианским «sacerdos» или «pontifex maximus» – этого церковное предание не могло допустить, – но скоро найден был титул, выражавший новое объединение imperium и sacerdotium. Он стал называться «епископом внешних». Титул имел двуличную окраску, но совершенно ясно, что он должен был означать: император принимает участие в управлении церковью. В этом смысле издавал он законы против христианских еретиков, в этом смысле созвал великий Никейский собор и писал Афанасию: «Ввиду того, что ты теперь знаешь мою волю, то предоставь всем желающим вступить в церковь свободный доступ в нее. Если же я узнаю, что ты некоторым воспрепятствовал принадлежать к церкви или преградил доступ в нее, – то пошлю тотчас же чиновника, который тебя по моему приказу низложит и переместит на другое место».

Констанций (337-361 г.). Завещание Константина своим сыновьям гласило: «управлять церковью». Из них Констанций (сперва на Востоке, затем во всем государстве) сознательно и энергично продолжал политику своего отца. Формула «всеобщая веротерпимость» не была изменена, но единовластие церкви получало дальнейшее развитие, и воля императора руководила этою церковью. Монарх вообще обязан заботиться о мире среди своих подданных, тем более в области религии. Констанций был первосвященником церкви, хотя и не называл себя так. Против этого «цезарепапизма» протестовали притесняемые им церковные группы, но только они одни. В то время как глава донатистских епископов восклицал: «Какое дело императору до церкви», а Люцифер из Кальяри выпускал свои сардские памфлеты против монарха, им приходилось слышать со стороны других епископов, что император делает только то, что составляет его право: он преемник Давида и Соломона, и не государство в церкви, а церковь в государстве. Епископы поразительно быстро освоились с новым положением вещей. Правда, они признавали его лишь до тех пор, пока императорская политика пользовалась их сочувствием. В противном случае они немедленно объединялись в оппозиционную партию. Императорская теократия и «центр» в один и тот же час родились на свет: это близнецы-враги.

Грациан (375-383 г.) и Феодосий (379-395 г.) При Юлиане наступил короткий перерыв в этой эволюции; Иовиан и Валентиниан I также задержали ее ход не на долгое время, строго держась за всеобщую веротерпимость миланского эдикта. Завершителями эволюции явились молодой Грациан, воспитанный духовенством, и возведенный им в соправители Феодосии. Они постановили наказуемость законом как еретического христианского культа, так и языческого, во всех городах, и предоставили гражданские права в государстве исключительно христианам, притом исключительно православным. Год 380-й – год рождения христианской государственной церкви.

Действительного внутреннего распорядка в правовом смысле отношение церкви к государству (императору) не получило. Система обоюдного подчинения каждой из двух сил была лишь фактом. Самая природа обоих исключала возможность принципиального обоснования и разграничения. В действительности же лишь отныне появился неограниченный повелитель (нового) Римского мира, распоряжающийся не только телами и имуществом своих подданных, но также их душами и совестью. У политической центральной власти явилось небывалое по силе подспорье. Одно оно даровало ему возможность продержаться более тысячелетия и замедлить процесс отпадения провинции. Правда, теократические идеалы оттеснили на второй план политическую идею государства и патриотизм. На эти теократические идеалы приходилось, в случае недостаточности --">