Библиотека knigago >> Наука, Образование: прочее >> Литературоведение (Филология) >> Опыт о местоимении в системе поэтической речи

Ефим Григорьевич Эткинд - Опыт о местоимении в системе поэтической речи

Опыт о местоимении в системе поэтической речи
Книга - Опыт о местоимении в системе поэтической речи.  Ефим Григорьевич Эткинд  - прочитать полностью в библиотеке КнигаГо
Название:
Опыт о местоимении в системе поэтической речи
Ефим Григорьевич Эткинд

Жанр:

Поэзия, Языкознание, Литературоведение (Филология), Литература ХX века (эпоха Социальных революций), Советские издания, Советские учебники и пособия, Писательское искусство

Изадано в серии:

неизвестно

Издательство:

Наука

Год издания:

ISBN:

неизвестно

Отзывы:

Комментировать

Рейтинг:

Поделись книгой с друзьями!

Помощь сайту: донат на оплату сервера

Краткое содержание книги "Опыт о местоимении в системе поэтической речи"

Аннотация к этой книге отсутствует.

Читаем онлайн "Опыт о местоимении в системе поэтической речи". [Страница - 2]

первый взгляд, — он в сущности идет от сочетания «Но я живу…» с подчеркнутым я и сводится к следующей мысли: важнее быть живым человеком, обладающим отзывчивой душой, чем искусным поэтом; человек, способный привлечь к себе дружбу другого, вызовет и за порогом собственной жизни отклик на созданные им стихи. Значит, это стихотворение — о бессмертии простых наиважнейших свойств человечности. Простых — отсюда и обыденно-разговорные слова — «убог», «кому-нибудь», «как знать?», «нашел — найду», «читатель», и подчеркнуто-разговорная интонация переноса: «Мой потомок — В моих стихах». Но простота соединена с бессмертием — отсюда и противоположные по стилю лексические элементы: морфологический славянизм «на земли», высокое «бытие».

В центре нашего разбора — стих четвертый, где «мой» в сочетании с «потомок» означает «наш», «нашего поколенья». Но ведь в тексте стоит «мой» — общеязыковой смысл притяжательного местоимения сопротивляется переосмыслению. Возникает двоение смыслов: на общеязыковой накладывается конкретно-стиховой, но не заслоняет его, потому что общесловарный всплывает снова, оттесняя стиховой; возникает соперничество между смыслами узуальным и окказиональным, и ни один из них не одерживает победы: это соперничество, это противоборство и вызывает ту особую экспрессию, которую можно назвать «поэтическим напряжением» и которая способствует многозначительности.

Рассмотрим несколько более сложный случай — другое стихотворение Баратынского (1840):

На что вы, дни! Юдольный мир явленья

        Свои не изменит!

Все ведомы, и только повторенья

        Грядущее сулит.

Недаром ты металась и кипела,

        Развитием спеша;

Свой подвиг ты свершила прежде тела,

        Безумная душа!

И, тесный круг подлунных впечатлений

        Сомкнувшая давно,

Под веяньем возвратных сновидений

        Ты дремлешь: а оно

Бессмысленно глядит, как утро встанет,

        Без нужды ночь сменя,

Как в мрак ночной бесплодный вечер канет.

        Венец пустого дня!

Жизнь кончилась, — внутренняя жизнь, хотя внешне человек еще продолжает существовать, думать и фиксировать уже ненужные, бесплодные впечатления бытия.[4] Удивительное дело: в этом стихотворении в противоположность рассмотренному выше ни одного местоимения первого лица нет; есть только вы — риторическое обращение к «дням», ты — к душе и потрясающее оно, поставленное на самое сильное место: в рифме, да еще в конце строфы, — т. е. перед самой мощной, двойной паузой (после стиха и, мало этого, после строфы!); заметим, что и перед оно непременно требуется пауза — иначе это слово, начинающееся с гласного о, сливается с предшествующим а; поэтому стих выглядит так:

Ты дремлешь: а (пауза) оно (глубокая пауза),

выразительность этого местоимения усилена еще тем, что после оно необычайный по впечатляющей силе перенос, — кажется, это единственный такой перенос во всей лирике Баратынского, — и не только в другой стих, но в другую строфу. Энергия переноса, а, значит, и пауза увеличена благодаря тому, что и предшествующие две строфы, и последующая построены с неукоснительной закономерностью: предложение кончается в конце укороченного четного стиха, а стих нечетный делится на две неравные части регулярной цезурой после второй ямбической стопы; цезура отделяет следующие восемь словосочетаний (или слов): «На что, вы, дни!», «Все ведомы…», «Недаром ты…», «Свой подвиг ты…». «И тесный круг…», «Под веяньем…», «Бессмысленно…», «Как в мрак ночной…». Схема всех четырех строф такова:

– –́ – –́ / – –́ – –́ – –́ –
– –́ – –́ – –́//
– –́ – –́ / – –́ – –́ – –́ –
– –́ – –́ – –́//
В этой схеме не показаны пиррихии — не это нас в данном случае интересует, а общая ритмико-синтаксическая композиция. Следствием ее регулярности оказывается небывалая экспрессия нарушения (даже и при меньшей регулярности весьма экспрессивного!) привычной повторяемости окончаний и пауз. Итак, всей композицией вещи предуказано, что самое веское слово всего стихотворения — местоимение оно.

Впрочем, несколько слов и о пиррихиях. До оно все укороченные, трехстопные стихи были ритмически-тождественны, все они содержали пиррихии на второй стопе:

– –́ – –̊ – –́

Свои не изменит

Грядущее

Оставить комментарий:


Ваш e-mail является приватным и не будет опубликован в комментарии.