Анатолий Симонович Либерман - Некоторые спорные вопросы общей и германской просодики

определенным слогом, то оно избыточно. На самом же деле главное в ударении не его место, а его функция. Если бы в современном русском языке ударение всегда падало на первый или последний, или второй от конца слог, оно бы все равно отмечало позицию максимального различения гласных и должно было бы учитываться при фонологическом описании. В языках, в которых есть словесное ударение, оно не может не быть релевантным: иначе бы оно не существовало. Способ же выделения привилегированной позиции не так важен. Постулируемая обычно замена музыкального ударения динамическим в истории германских языков не могла иметь тех последствий, которые ей приписывают, если, конечно, согласиться, что динамическое ударение, придуманное на бумаге специально для того, чтобы объяснить редукцию в некорневых слогах, — это флогистон.

Другое дело, что музыкальному ударению удобнее сосуществовать с моросчитанием, и можно предположить, что когда в пра‑ или раннегерманском по неведомым нам причинам ослабилась роль моросчитания, и место ударной моры уже не могло определяться по формуле, как в латыни или греческом, то и тоны пропали (за ненадобностью). Язык утратил словесное ударение (состояние, довольно хорошо отраженное готским), а потом постепенно развил его снова (этот процесс легко прослеживается при сравнении древневерхненемецкого, в котором еще могло быть два долгих в одном слове, с древнеанглийским), но теперь стали противопоставляться не моры, а наборы гласных в разных слогах, и понемногу моросчитание погибло окончательно.

Релевантность ударения в языках, где его место строго фиксировано (несвободно) означает, что и в односложных словах оно релевантно. И в дом, и в домик первый слог образует совершенно одинаковую позицию: в обоих выбор делается из пяти единиц. Существенна не «синтагма» (количество слогов в слове), а «парадигма» (число допустимых в данной позиции гласных).

Когда в языкознании господствовал дескриптивизм, было принято выделять как можно больше ступеней ударения. Это поветрие давно прошло, но второстепенное ударение в таких словах, как англ. converˈsation ‘разговор’, — реальность, не зависящая от моды. Вопрос о смысле второстепенного ударения может быть решен только на уровне интонации. С фонематической точки зрения нет никакой разницы между первым и третьим слогом слова conversation: оба они в равной мере «привилегированы». Но всякое отдельно произнесенное слово есть еще и назывное предложение. Тот слог в conversation главноударен и как бы неустраним ни при каких обстоятельствах, который интонационно обозначает конец синтагмы или фразы. В conversation это третий слог, а за первым ожидается продолжение.

Только интонация позволяет решить, где локализовать ударение в английском слове humbug [hʌmbʌg] ‘надувательство’. «Предложение» кончается на hum‑ (после него могло ничего не следовать), и поэтому мы имеем ˈhumbug, а не humˈbug. Все, что происходит в предложении после интонационной точки — это постскриптум. Такая ситуация может встретиться в высказывании любой длины: ср. ˈMr. Johnson said so when we met to discuss our prospects three days ago ‘Мистер Джонсон сказал это, когда мы встретились три дня тому назад, чтобы обсудить наши планы’ (именно он, а не его жена: точка поставлена на Mr.). Полнозначные слова после точки несут словесное ударение (т. е. сохраняют все свои фонематические привилегии), но лишены фразового ударения. В этом парадокс безударных сильных форм в английском языке. В предложении He is not a man to laugh at ‘Над таким человеком не посмеешься’ at имеет сильную форму, но оно попало в «постскриптум».

В американском произносительно словаре humbug протранскрибировано с двумя ударениями: [ˈhʌmˌbʌg]. Подобная транскрипция бессмысленна: [ˈhʌmˌbʌg] — это то же самое, что [ˈhʌmbʌg]. С таким же успехом можно записать [ˈmʌnˌdein] (mundane), [ˈkonˌkri:t] (concrete) и [ˈsænsˌkrit] (Sanskrit). На уровне фразовой интонации решается и вопрос о различии между New ˈYork и ˈNewark. Во всех современных германских языках атрибутивные и объективные группы a good ˈfriend ‘хороший приятель’ и to read a ˈbook ‘читать книгу’ кончаются на существительном, в то время как сложные слова тяготеют к начальному ударению: ˈroughneck ‘хулиган’, но rough ˈneck ‘грубая шея’. В историческом плане некоторого интереса заслуживает гипотеза, что в древности словоначальное корневое германское ударение было частично вызвано стремлением противопоставить легко образующиеся и потому многочисленные сложные слова омонимичным словосочетаниям. --">