Жорж Дюби - Европа в средние века

ребра. Жена его шла рядом с длинным стрекалом в руках; ее короткая юбка была высоко подоткнута, а от непогоды она завернулась в веяльную сетку; она шла босиком по ледяной земле, и из ног ее сочилась кровь. У края поля стоял небольшой короб для мусора, в нем лежал младенец, завернутый в тряпье, а с другой стороны еще двое малышей двухлетнего возраста, и все они выводили жалостную песню. Их голоса сливались в один крик вопль нищеты. Бедный пахарь горестно вздыхал и повторял: «Тише, дети!»

«Pierce the Ploughmans Crede», ок. 1394 г.

«В молодости он был живым от природы. Когда же последняя начала постигать самое себя, и он осознал, что является для себя тяжким бременем, это было для него горько и мучительно. Он перепробовал множество уловок и совершал великие труды покаяния, с тем чтобы подчинить тело духу. Некоторое время он носил власяницу и железную цепь, пока кровь не стала обильно сочиться, так что пришлось ему их снять. Тайно он заказал для себя исподнее, а в этом исподнем были ремни, унизанные ста пятьюдесятью остро заточенными латунными шипами, повернутыми к телу. Эта одежда плотно облегала его и была плотно стянута спереди, для того чтобы прилегание было как можно более тесным и шипы врезались в его плоть; одежда эта доходила ему до пояса. Раб Божий ночью ложился в ней спать. Летом, когда стояла сильная жара, когда, утомленный ходьбой, он чувствовал, что силы покидают его, или после кровопускания, когда он лежал в плену своих страданий, мучимый паразитами, он порой плакал в тишине, и скрежетал зубами, и не переставая ворочался, как жалкий червяк, в которого вонзают острые иглы. Часто ему казалось, что он лежит на муравейнике - столько насекомых ползало по нему. Когда его начинал окутывать сон или когда он уже спал, они беспрепятственно кусали и сосали его кровь. С тяжким сердцем он иногда взывал к Богу. «Боже милосердный, как ужасна смерть сия! Те, кого убивают разбойники или терзают крупные звери, умирают быстро, а я лежу, усыпанный этими жуткими насекомыми, умираю и не могу умереть.» Однако, какими бы долгими ни были зимние ночи и какими бы жаркими летние, он не пытался избавиться от паразитов, а чтобы еще более ужесточить свои мучения, он придумал вот что: один из концов своего ремня он завязал у себя вокруг шеи и ловко приладил к нему два кожаных кольца; продев в них свои руки, он стянул их и замкнул свои узы с помощью двух висячих замков; ключи он клал на полку перед своим ложем и освобождал руки лишь когда вставал для утренней службы. В этих узах руки его были подняты вверх и прижаты с обеих сторон к горлу, и связаны они были так плотно, что если бы в его келье загорелся пожар, он бы не сумел спастись. Так продолжалось до тех пор, пока руки его не охватила дрожь от постоянного напряжения; тогда он придумал другое.

«Он заказал себе пару кожаных перчаток, похожих на те, что надевают рабочие, чтобы не уколоться шипами; по его просьбе жестянщик утыкал их снаружи острыми латунными шипами, и он надевал их ночью с тем, чтобы, если бы он захотел снять власяницу или попытался как-то иначе облегчить свои страдания от укусов насекомых, шипы вонзались бы в его тело, и так и происходило. Когда он пытался помочь себе руками и дотрагивался во сне руками до своей груди и расчесывал ее, он оставлял на ней такие страшные царапины, какие оставили бы когти медведя. Плоть его на руках и груди гноилась, а после того как через многие недели он выздоровел, ему стало еще хуже, и он изъязвил себя новыми ранами. Эти мучения длились целых шестнадцать лет, но, поскольку жилы и тело его были ослаблены и измождены, на Пятидесятницу явился ему Ангел небесный и объявил, что Господь не желает, чтобы он продолжал свои мучения. Тогда он прекратил и бросил все орудия в реку.»

Генрих Сузо (1295 -1366).

Возлюбленная беседа души с супругом ее Иисусом Христом, снятым с креста.

«Quid, dilecti mi^[11], что же, любимый мой, средоточие всех моих желаний, что же сказать мне Тебе, Господь мой возлюбленный, когда любовь сковала меня немотою? Сердце мое полно слов любви, о если бы язык мой способен был их выразить! Бездонно чувство мое, бесконечна любовь моя, и это делает мысль мою невыразимой, ибо Ты царь мой, Ты Господь мой, Ты любовь моя, Ты час моего ликования, Ты день радости моей, Ты все, что способно привлечь сердце мое, а потому — что мне еще сказать, возлюбленный мой? Ты мой, я же, стало быть, --">