Олег Владимирович Ермаков - Пси, Птица. Душа как крылатая суть

любую
бациллу уничтожит, он ими лакомится!
За считанные часы сделаны были еще и другие открытия. Рокуэл лишился сна, ночью ворочался в
постели с боку на бок, продумывал, передумывал, опять и опять взвешивал потрясающие догадки.
К примеру. С тех пор, как Смит заболел, и до последнего времени Хартли каждый день вводил ему
внутривенно какое-то количество кубиков питательной сыворотки. Ни грамма этой пищи не
использовано. Вся она сохраняется про запас - и не в жировых отложениях, а в совершенно
неестественном виде: это какой-то очень насыщенный раствор, неведомая жидкость, содержащаяся
у Смита в крови. Одной ее унции довольно, чтобы питать человека целых три дня. Эта
удивительная жидкость движется в кровеносных сосудах, а едва организм ощутит в ней
потребность, он тотчас ее усваивает. Гораздо удобнее, чем запасы жира. Несравнимо удобнее!
Рокуэл ликовал - вот это открытие! В теле Смита накопилось этого икс-раствора столько, что
хватит на многие месяцы. Он не нуждается в пище извне.
Услыхав это, Макгайр печально оглядел свое солидное брюшко.
- Вот бы и мне так...
Но это еще не все. Смит почти не нуждается в воздухе. А нужное ему ничтожное количество
впитывает, видимо, прямо сквозь кожу. И усваивает до последней молекулы. Никаких отходов.
- И ко всему, - докончил Рокуэл, - в последнем счете Смиту, пожалуй, вовсе не надо будет, чтоб у
него билось сердце, он и так обойдется!
11

- Тогда он умрет.
- Для нас с тобой - да. Для самого себя - может быть. А может, и нет. Ты только вдумайся,
Макгайр. Что такое сейчас Смит? Замкнутая кровеносная система, которая сама собою очищается,
месяцами не требует питания извне, почти не знает перебоев и совсем ничего не теряет, ибо с
пользой усваивает каждую молекулу; система саморазвивающаяся и прочно защищенная,
убийственная для любых микробов. И при всем при этом Хартли еще говорит о вырождении!
Хартли принял открытие с досадой. И твердил свое: Смит перестает быть человеком. Он выродок и опасен.
Макгайр еще подлил масла в огонь:
- Почем знать, может, возбудителя этой болезни и в микроскоп не увидишь, а он, расправляясь со
своей жертвой, заодно уничтожает все другие микробы. Ведь прививают же иногда малярию,
чтобы излечить сифилис; отчего бы новой неведомой бацилле не пожрать все остальные?
- Довод веский, - сказал Рокуэл. - Но мы-то не заболели?
- Может быть, эта бактерия уже в нас, только ей нужен какой-то инкубационный период.
- Типичное рассуждение старомодного эскулапа. Что бы с человеком ни случилось, раз он не
вмещается в привычные рамки, значит, болен, - возразил Рокуэл. - Кстати, это твоя мысль, Хартли,
а не моя. Врачи не успокоятся, пока не поставят в каждом случае диагноз и не наклеят ярлычок.
Так вот, по-моему, Смит здоров, до того здоров, что ты его боишься.
- Ты спятил, - сказал Макгайр.
- Возможно. Только Смиту, я думаю, вовсе не требуется вмешательство медицины. Он сам себя
спасает. По-вашему, это вырождение. А по-моему, рост.
- Да ты посмотри на его кожу, - почти простонал Макгайр.
- Овца в волчьей шкуре. Снаружи - жесткий, ломкий покров. Внутри - упорядоченная перестройка,
преобразование. Почему? Я начинаю догадываться. Эти внутренние перемены в Смите так бурны,
что им нужна защита, броня. А ты мне вот что скажи, Хартли, только честно: боялся ты в детстве
насекомых - пауков и всякой такой твари?
- Да.
- То-то и оно. У тебя фобия. Врожденный страх и отвращение, и все это обратилось на Смита.
Поэтому тебе и противна эта перемена в нем.
В последующие недели Рокуэл подробно разузнал о прошлом Смита. Побывал в лаборатории
электроники, где тот работал, пока не заболел. Дотошно исследовал комнату, где Смит под
присмотром Хартли провел первые недели своей "болезни". Тщательно изучил стоящий в углу
аппарат. Что-то связанное с радиацией.
Уезжая из санатория, Рокуэл надежно запер Смита в палате и к двери приставил стражем Макгайра
на случай, если у Хартли появятся какие-нибудь завиральные мысли.
Смиту тридцать два года, и жизнь у него была самая простая. Пять лет проработал в лаборатории
электроники. Никогда серьезно не болел.
12

Шли дни. Рокуэл пристрастился к долгим одиноким прогулкам вдоль соседнего пересохшего
ручья. Так он выкраивал время подумать, обосновать невероятную теорию, что складывалась у
него все отчетливей.
А однажды остановился у куста жасмина, цветущего ночами подле санатория, --">