Розина Нежинская - Саломея. Образ роковой женщины, которой не было

появившись в трудах разных историков, и послужило источником вдохновения для евангелистов. Я показываю, как они использовали историю о Саломее и Иоанне Крестителе в качестве литературного приема, чтобы сделать свое повествование эмоциональнее и красочнее – эта тактика была заимствована у современных евангелистам римских авторов. Для евангелистов повествовательный эффект был важен не только как беллетристический прием, но и для выстраивания системы религиозных убеждений, основанной на приятии или осуждении поведенческих практик описываемых ими персонажей. Рассказы о жизни и смерти Иоанна Крестителя – а также о Саломее и Иродиаде как архетипах женщин-соблазнительниц, наследующих Еве, – запечатлелись в истории и коллективном сознании. Важнейшие ассоциации, возникшие в то время, образуют основу почти всех позднейших вариантов этой истории.

Во второй главе («Ужасная Саломея в теологии и иконографии: от Отцов Церкви до Возрождения») анализируются конструирование образа Саломеи в христианском богословии и его роль в становлении общих концепций по поводу женщин. Здесь показывается, какой вклад внес этот образ в уже устоявшиеся представления о женщине как дьяволе-искусителе и губительнице мужчин.

Третья глава («Прекрасная Саломея в живописи и скульптуре Возрождения») в известном смысле является продолжением предыдущей. В ней рассматриваются варианты истории Саломеи, созданные в изобразительном искусстве XIV–XVII веков. Внимательный анализ этих изображений показывает, как они отражают идеологию и устоявшиеся художественные нормы своего времени, формируя при этом новые социальные идеологии и сенсибильности. В этой главе я исследую новые и неконвенциональные образы Саломеи. Один из них принадлежит художнику Рогиру ван дер Вейдену, представителю Северного Возрождения. Именно ему мы обязаны новой трактовкой личности Саломеи, написанной отвернувшейся от кровоточащей головы Иоанна Крестителя. Такая иконография наделяет Саломею определенной долей стыда и совестливости, знаменуя перемену в отношении и к ней, и к ее красоте.

В четвертой главе («Обольстительная и губительная Саломея в искусстве XIX века») показывается, как образ Саломеи конструировался в искусстве и литературе для того, чтобы нейтрализовать социальные, политические и экономические вызовы, порожденные возникшим феминистским движением. Именно в XIX веке, особенно во Франции, сформировались идеологическая роль и представление о Саломее как независимой фигуре.

Вторая часть книги – «Саломея и голова Иоанна Крестителя в автопортретах художников» – посвящена тому, как Саломея использовалась в создании персональных мифов. В пятой главе («Живопись: Тициан, Бернар, Моро») анализируются композиция автопортрета с отрубленной головой [decapité] и намеренное придание персонажу портретного сходства с автором, а также описываются значение и скрытый смысл каждого из этих явлений. Здесь я исследую произведения, в которых через историю Саломеи и Иоанна Крестителя создается личная легенда. Нередко в эти репрезентации обсуждаемые художники – Тициан, Эмиль Бернар и Гюстав Моро – вкладывают скрытое биографическое послание, а также постулируют в них свой философский взгляд на искусство. Изображая себя в виде обезглавленного Иоанна Крестителя, они еще больше усложняют и персонализируют сюжет и образность, связанные с Саломеей.

В шестой главе («Поэзия: Стефан Малларме») рассматривается автопортрет в литературе – прежде всего на материале неоконченной поэмы Малларме «Иродиада», в которой полностью переиначивается мифическое представление об Иродиаде/Саломее как femme fatale, с тем чтобы создать собственный образ-автопортрет. Нетрадиционная Саломея – Иродиада Малларме становится олицетворением личности поэта, его внутреннего мира и философии творчества.

Третья часть – «Саломея в повествовании, драме и музыке» – посвящена литературным примерам и их манифестациям в изобразительных искусствах и музыке. «Танец Саломеи в „Иродиаде“ Флобера: пикториализм или экфрасис?» (седьмая глава) – это подробное исследование характера героини Флобера и ее соотнесенности с процессом творчества. Я рассматриваю историю образа и сложность творческого процесса у этого писателя, который, отчасти сознательно, а отчасти нет, переформатировал устоявшееся представление о Саломее, сделав ее опасным объектом мужского желания.

Восьмая --">