(Жан-Клод Ларше ) - Преподобный Силуан Афонский

чтобы каждый человек познал Бога и обрел спасение. Старец больше не отделял попечение о собственном спасении от заботы о спасении всех людей²⁰. Отныне он стал считать любовь к ближнему неотделимой от любви к Богу, а любовь к врагам неотделимой от любви к ближнему²¹. Он провозгласил: «Брат наш есть наша жизнь» (с. 53). С этого времени он не переставал молиться и плакать обо всем мире: о живых, об усопших, о грядущих родиться (с. 54).

В то время старец нес послушание эконома, в его попечении находился монастырский склад неподалеку от обители²². Под его началом трудилось около двухсот работников. Он молился и плакал о каждом из них. Когда святого Силуана назначили экономом, он начал молиться Богу, чтобы Тот помог ему исполнить это новое послушание, и вскоре получил ответ: «Храни благодать, данную тебе» (с. 69). Исполняя послушание, предполагавшее множество попечений и частое общение с людьми, святой ни на мгновение не прерывал молитвы, и, как он сам говорил, именно тогда приобрел ту внутреннюю тишину, ради которой некогда отправлялся жить в Старый Руссик²³.

Чтобы не нарушать уединения, святой Силуан спал в весьма стесненных условиях на складе, за который нес ответственность. Постоянное пребывание в холодных помещениях подорвало его здоровье, развился ревматизм, возникли мучительные головные боли, нередко вынуждавшие его не вставать с постели. А ведь организм его к тому же был очень ослаблен строгой аскезой, которой он следовал в течение многих лет²⁴.

В четверг 15 сентября 1938 года состояние старца резко ухудшилось, и его перевезли в монастырскую больницу. В понедельник 19 сентября его соборовали. К концу недели положение стало критическим. После того как иеромонах Сергий прочитал у его одра Умилительный канон Божией Матери на исход души, в субботу 24 сентября между часом и двумя ночи старец мирно отошел ко Господу.

II. Облик старца

К своей внешности старец относился с полным безразличием, одет был скромно. Он был высокого роста, крепкий и сильный, со спокойным, кротким и доброжелательным выражением лица. Держался просто, ко всем людям относился с нежностью и любовью, исполненной милосердия и участия, особенно чутким был ко всякой боли и страданию. Любовь его распространялось и на все творения Божии, на животных и на растения.

С почтением и уважением он относился к каждому человеку, невзирая на его социальное происхождение или образ жизни, никогда никого не осуждал. Каждого он старался принять и понять, нащупать его лучшую сторону, остерегался укорить кого бы то ни было и тем более осудить. В его словах никогда не было лукавства или насмешки, ни к кому не возникало у него чувства неприязни. Любовь и смирение не позволяли ему казаться лучше других – напротив, другим он всегда отдавал предпочтение перед собою. В разговорах держался кротко, нередко предпочитая молчание слову. Обладая великим душевным благородством и чрезвычайной духовной и сердечной чуткостью, он был чужд пошлости, мелочности и лукавства. Он никогда не гневался, пребывал всегда в ровном расположении духа. Его кротость поражала всех, кто встречался и общался с ним, все отмечали ее как одну из наиболее типичных черт его духовного облика. Непрестанная молитва и покаяние нередко были причиной его слез.

Его отношения с другими поражали абсолютной простотой и естественностью. Свои мысли он выражал ясно, без тени тщеславия или надменности, простым, понятным каждому языком. В его присутствии никто не чувствовал себя стесненным или скованным. Он проникновенно молился о своих собеседниках, и те уходили утешенными и укрепленными его молитвой. У него был дар своей молитвой приобщать собеседников высшему миру, своему сокровенному опыту, своим духовным состояниям, тем самым духовно преображая их.

Но как ни странно, у святого Силуана не было учеников. К нему не устремлялись толпы паломников, как это случалось позже с другими афонскими исповедниками. Его исключительные духовные дарования никак не сказались на его влиянии в монастыре: оно было весьма ограниченным. Только позже замечательные афонские подвижники осознали, кем он был. Многие монахи, жившие рядом со старцем, не понимали, почему посетители стремятся встретиться с ним. Архимандрит Софроний сам признает, что «при жизни своей он остался “неявленным”», и добавляет, что «это была не только воля Божия о нем, но и его собственное желание, --">