Анатолий Васильевич Луначарский - Религия и социализм. Том I

сознание относительности нашего миросозерцания не мешает нам исходить из данных нашей науки, как из чего–то незыблемого, строить теории о прошлом и будущем мира, строить историю самого нашего познания. И это единственно правильное поведение. Нельзя упускать из виду относительности всяких принципов, законов, даже аксиом. Но, покуда они практически не приводят к противоречиям и не могут быть заменены лучшими, — мы должны стремиться именно их светом осветить мир, при их именно помощи расширить пределы человечески познанного.

То же повторяется и с оценкой. Биологическая эстетика не может не привести нас к заключению об относительности всех и всяких оценок. И то, что выясняется пред нами рядом с новым пролетарским миросозерцанием, как новая пролетарская мирооценка — тоже конечно относительная, преходящая и, во всяком случае, чисто–человеческая субъективная форма чувствования. Но для нас, в пределах нашей эпохи, мы можем исходить из этой оценки, не только как из установившейся но, что много радостней, как из установляющейся для «завтрашнего дня». Это и дает возможность создания «Нормативной эстетики», конечно, не абсолютной.

Наша нормативная эстетика, устанавливая критерий, нормы оценки — не думает, будто откапывает объективные законы ценности, а стремится лишь внести порядок в существующие суждения (в понятия о добре и зле красоте и безобразии и им под.), какими они создаются в нашу эпоху смены и борьбы двух миров: буржуазно — индивидуалистического и пролетарско–социалистического. Здесь надо упомянуть лишь тот основной критерий, который, как кажется автору, лежит в основании эстетики: это понятие maximum'а жизни, возможно большей жизненной мощи. Принцип единства в разнообразии, или возможно более полного единства при возможно большем богатстве элементов — выражает в сущности то же, но как всякий «гармонический» принцип не достаточно подчеркивает динамическую сторону того, что почитается положительным. Кроме того, критерии maximum'а жизни, при проникновении в биологическую и социальную сущность этого идеала (ибо это и критерий и идеал) является принципом высоко–социальным и совпадает с принципом совершенства вида (принципом, который открыто провозгласил и Маркс). Нормативная эстетика располагает систематически все ценности мира (природы и жизни) вокруг этого идеала. Биологическая эстетика не только выясняет биологическую сущность этого идеала, но и служит ему мощной опорой, открывая именно его развитие, его эмбриональные формы в других идеалах, других критериях, и ясно показывая, что отклонения от него, противоречия ему, если не являются этапами его собственного развития — имеют биологически и социально–экономически характер болезни и регресса. Биологическая эстетика раскрывает, что идеал maximum'а, жизни, видового совершенства человека, мощи вида, победы разума над стихией (выражения одной и той же сущности) и есть психическое выражение фактически наиболее могучего прогресса жизни физиологической и социально–экономической; она открывает также и то, как и почему идеал в свою очередь является силой, повышающей энергию индивидуального и общественного развития.

Приходится ограничиться здесь этими самыми общими штрихами. До сих пор автору удалось лишь набросать общий очерк позитивной эстетики, напечатанный в сборнике «Очерки реалистического миросозерцания». Очерк этот весьма нуждается в дополнениях.

Читатель поймет, насколько вышеизложенные идеи должны были показаться автору своевременными, когда началось столь усиленное на первых порах выступление «идеализировавшихся» эксмарксистов. Они исходили как будто из той же потребности. Г. Бердяев отчетливо формулировал задачу: по Марксу социализм есть социологическая необходимость, но следует ли из этого, что он есть благо? По Марксу социализм есть классовое дело пролетариата. Но следует ли отсюда, что это также дело всего человечества, за исключением своекорыстных? Словом, нельзя ли доказать, что социализм есть наивысший мыслимый в настоящее время общественный идеал, безотносительно к интересам того или другого отдельного класса и независимо от вопроса о неизбежности его наступления.

Многие правоверные марксисты просто не видели вопроса и задачи там, где их видел Бердяев. Они даже утверждали иногда, что идеал может быть только классовым, и что задача доказывать его безотносительную высоту, его объективные --">