Игумен Никон (Воробьев) - Как жить сегодня (Письма о духовной жизни)

обостреннее чувствовал бессмысленность этой жизни. Смерть — удел всех, как бы кто ни жил. Для себя жить нет смысла, ибо  все равно умрешь. Жить для других? Но другие — это такие же смертные «Я», смысла жизни которых, следовательно, нет также. Зачем же живет человек, если ничто не спасает ни его, ни кого-либо в ми­ре от смерти?..

В 1914 году, двадцати лет, Николай блес­тяще оканчивает реальное училище, но выходит из него без радости. «Изучение философии, — говорил он в конце жизни, — показало, что каждый философ считал, что он нашел истину. Но сколько их, философов, было? А истина одна. И душа стремилась к другому. Философия — это суррогат; все равно что вместо хлеба давать жевать резину. Питайся этой резиной, но сыт будешь ли?

Понял я, что как наука не дает ничего о Боге, о будущей жизни, так не даст ничего и философия. И совершенно ясен стал вывод, что надо обратиться к религии»*.

Разуверившись и в науке, и в филосо­фии, он поступает в Психоневрологический институт в Петрограде, надеясь там найти от­вет на вопрос о сущности человека. Но его по­стигло разочарование еще большее, нежели в реальном училище. «Я увидел: психология изучает вовсе не человека, а «кожу», — скорость процессов, апперцепции, память... Такая чепу­ха, что это тоже оттолкнуло меня».

Окончив первый курс, он вышел из ин­ститута. Наступил окончательный духовный кризис. Борьба была столь тяжелой, что начала приходить мысль о самоубийстве.

И вот, однажды, летом 1915 года, в Вышнем Волочке, когда Николай вдруг ощутил состояние полной безысходности, у него, как молния, промелькнула мысль о детских годах веры: а что, если действительно Бог существу­ет? Должен же Он открыться? И вот Николай, неверующий, от всей глубины своего существа, почти в отчаянии, воскликнул: «Господи, если Ты есть, то откройся мне! Я ищу Тебя не для каких-нибудь земных, корыстных целей. Мне одно только надо: есть Ты, или нет Тебя?» И Господь открылся.

«Невозможно передать, — говорил ба­тюшка,— то действие благодати, которое убеждает в существовании Бога с силой и очевидностью, не оставляющей ни малейшего со­мнения у человека. Господь открывается так, как, скажем, после мрачной тучи вдруг просия­ет солнышко: ты уже не сомневаешься, солнце это или фонарь кто-нибудь зажег. Так Господь открылся мне, что я припал к земле со словами: «Господи, слава Тебе, благодарю Тебя! Даруй мне всю жизнь служить Тебе! Пусть все скор­би, все страдания, какие есть на земле, сойдут на меня, — даруй мне все пережить, только не отпасть от Тебя, не лишиться Тебя». Долго ли продолжалось это состояние — неизвестно. Но когда он встал, то услышал мощные, размеренные, уходящие в бесконечность удары церковного колокола.

Сначала он полагал, что звонят непода­леку. Но звон не прекращался, да и время было уж слишком поздним для благовеста — за полночь.

Так, в какое-то мгновение совершился полный перелом в мировоззрении, произошло, кажется, явное чудо. Однако это чудо было ес­тественным логическим завершением всех ис­каний молодого человека.

Но юноша совершенно не знал пути спасения. Батюшка рассказывал, как в школе их учили Закону Божиему, вере:  заставляли пере­сказывать Священное Писание без какого-ли­бо приложения его к практической жизни, зу­брить тексты, не вникая в их смысл, заучивать одним голым рассудком догматы, заповеди, факты истории. Во всем преподавании не чувствовалось никакой жизни. Христианство преподавали только внешне, в лучшем случае «на­учно», и тем совершенно убивали его дух в учащихся. Христианство изучали, как посторонний, внешний объект, который необходимо было изучать лишь потому, что так было поло­жено, а не затем, чтобы иметь руководство к новой жизни по образу Христа.

Преподавание велось в целом настолько  мертво,  схоластично, что уроки Закона Божиего приобретали характер принудительного отсиживания, — «время для острот и ко­щунств». И батюшка часто в связи с этим с го­речью говорил, что именно по этой причине самые злые безбожники выходили из стен ду­ховных училищ.

Ясно, что при подобном методе преподавания юноша действительно не мог знать, что делать, чтобы наследовать жизнь вечную. А ос­тановиться на голом, рассудочном, «интеллигентском» признании бытия Божия он не мог. Вот что говорил сам батюшка о своих дальнейших шагах жизни после обращения:

«А в дальнейшем уже Господь ведет че­ловека сложным путем, очень сложным путем. Я был поражен, когда после такого --">