Алексей Анатольевич Бакулин - Книга встреч

человек непредсказуем…

А сколько равнодушных лиц? Иванов по большей части скрыл их густой тенью, — тень эта лежит и на их душах.

Только три персонажа, трое будущих апостолов: Иоанн, Пётр, Андрей, — только они озарены Духом. Юный Иоанн — весь любовь; Андрей — мудрость и какая-то детская открытость; Пётр, жадно и доверчиво внимающий словам Крестителя. Вот трое — только трое из большой толпы — готовы уже сейчас взять крест свой и пойти вслед за Господом. Только трое, не считая самого Предтечи…

Сейчас свершится то, что позже назовут Богоявлением: Сам Отец Небесный засвидетельствует Божество Иисуса, глаза человеческие смогут увидеть то, что воочию увидеть невозможно: Духа Святого… Сейчас освятится водное естество, омывшись о Нескверного, и воды Всемирного Потопа станут Водою Спасения. Но, кажется, главное уже свершилось: мир раскололся надвое, на тех, кто поверил Предтече, и тех, кто предпочёл усомниться; на тех, кто принял, и тех, кто не принял; на тех, кто увидел в Идущем Христа, и тех, кто попросту не обратил внимания на скромную, с трудом различимую фигурку вдали.

Самое же страшное в том, что разделение это идёт до сих пор. Мы думаем, что подходим к одному из экспонатов Третьяковки, к холсту таких-то размеров, такой-то стоимости, такого-то автора, — а на самом деле мы встаём в иорданскую толпу, смешиваемся с этими людьми, с этими жителями древней Иудеи, и вместе с ними слушаем слова Пророка, и вместе с ними должны понять, верим мы в то, что «сей Иисус есть Христос», — или нам спокойнее будет не поверить.

В начале ХХ века великий Василий Розанов (шепнувший однажды на ушко Зинаиде Гиппиус: «Я умнее себя человека не знаю!») сказал о картине Иванова: «Картина вовсе не изображает того, что под нею подписано. Настоящее название картины — «Пустынник Иоанн среди народа»… Иисус здесь — никто!! никто!!! Христос почти не нарисован! Его нет, почти нет!.. Рвётся комическое сравнение: «дверь растворена! все ждут — но он почему-то задержался»… «Нарисовал, но не покажу». Хуже этого вышло: нарисовал, но так, что ничего нельзя рассмотреть».

Ничего не увидел самый умный в России человек.

А как мы — не самые умные?

* * *

На этом наброске об Александре Иванове я и хотел бы завершить свою книгу. Но работа в газете дала мне один странный навык: никогда не заботиться о полной завершённости. Газета всегда открыта в будущее, под каждым материалом угадывается надпись: «Продолжение следует». Газета не может — не должна! — вещать окончательные истины. Может быть, для книги такой подход к делу и не очень подходит, но мне показалось, что будет вернее дать ей открытый финал, закончить её тревожной, оборванной нотой…

25. НЕСТЬ ВЛАСТИ, АЩЕ НЕ ОТ ЛУКАВОГО?

Один мой знакомый, посмотрев фильм Павла Лунгина «Царь», сказал о его предыдущей картине — об «Острове»: «Это был сатана, обратившийся духом света. Тогда мы этого не поняли, а теперь, после «Царя», всё стало ясно». Комментировать эти слова не берусь, — пусть выскажется тот, у кого духовный опыт побольше моего… Не стану говорить и о трактовке исторических событий в лунгинском фильме: в конце концов, профессиональными историками говорено-переговорено, что Лунгин попросту врёт, передёргивает факты, меняет даты… Интересно, что этого не отрицают и сторонники режиссёра, но объясняют это тем, что Лунгин-де снимал притчу, а не кино-монографию, — для притчи, мол, историческая правда — вещь второстепенная.

С этим можно было бы согласиться: фильм «Царь» — это и вправду притча с претензией на философскую, историософскую глубину… Беда, однако, в том, что для притчи фигура Иоанна Грозного не очень-то подходяща. Парадокс наших дней в том, что Грозный Царь сегодня «живее всех живых»: это не какой-нибудь, утонувший в пучинах лет, царь Камбиз, или Пипин Короткий, или президент Французской Республики Луи Блан. Наверное, об этих персонажах тоже не стоит сочинять небылицы, — но не они сегодня определяют русский взгляд на историю… Сегодня хочется, чтобы всякий, пытающийся указать место Грозного в судьбе России, каждое своё положение подкреплял документально, — пусть даже в ущерб занимательности повествования.

Не хочется в тысячный раз повторять всем известный факт, что за одну Варфоломееву ночь Екатерина Медичи --">