Мэнли Палмер Холл - Ступени посвящения

Римляне, по крайней мере, сумели почувствовать важность философской и культурной систем своих североафриканских соседей, и псевдоегиптологи Европы в Средние века черпали свою информацию и вдохновение исключительно из латинизированных версий египетской культуры. Уж если в своих «Записках о Галльской войне» Цезарь отмечал, что Меркурий переселился к галлам и бриттам и установил свой культ среди этих народов, то почему бы не принять популярное мнение о том, что Плутон пересёк Средиземное море и основал под именем Сераписа сильную секту у египтян эпохи Птолемеев? При всём прочем здесь не нужно обладать большей долей воображения, чем у отца Кирхера — иезуита и учёного-египтолога, — который выдвинул предположение о том, что Озирис и Изида были соответственно Адамом и Евой и что зловредный Тифон^[15] был не кем иным, как Каином, который слегка отошёл от своей сирийской обители, приобретя где-то по дороге голову крокодила и тело свиньи. Ничто не звучит так патетично, как всегда готовое мнение христианских схоластиков о том, что все пороки язычников присущи им изначально, в то время как их добродетели списаны со священного писания.

Хотя потомки Ромула и Рема^[16] и выработали ряд теологических систем, в которых содержались определённые примечательные элементы, тем не менее, если их сравнить с системами других народов, вряд ли можно сказать, что они серьёзно относились к своей религии. Цицерон и Марк Аврелий, два выдающихся римских философа, были чистыми эклектиками^[17]. А император Юлиан [Отступник], благороднейший мыслитель из всех, кто когда-либо носил пурпурную тогу, черпал свою мудрость в александрийском источнике неоплатонизма^[18]. Римское население было настолько охвачено изучением политических взглядов и территориальной экспансией, что, кажется, более тонкое разделение культуры от них ускользнуло. В действительности «детеныши волчицы» приобщались к цивилизации медленно и болезненно. Римские легионеры, подобно хамелеонам, перенимали теистические системы тех народов, которых они подводили под своё иго, очевидно рассматривая каждый чужой пантеон как законную добычу. Говоря метафорически, сами боги каждого побеждённого народа шествовали в цепях за победоносным римским военачальником триумфальным маршем через Вечный город.

В то время как Римская империя таким образом диктовала свою политику, почти каждая современная ей религия получала опору в Риме. Латины провели невидимую линию вокруг семи холмов, на которых стоит их Вечный город, и запретили всякому чужому богу пересекать её. Но даже хитрый римский префект не мог помешать, если люди несли своих богов контрабандой в голове. Храмы Дионису^[19] греческому, Митре^[20] персидскому, Изиде и Серапису^[21] египетским, Диане Эфесской^[22] возвышались рядом с храмом Аресу^[23]. Рим изучал божества своих врагов, но, за исключением греческих, поверхностно, ибо бог, не имевший достаточной силы противостоять Римской империи, наилучшим образом годился на роль второстепенного покровителя. Система греческой этики была такой продуманной, что римляне приняли её. Однако метафизические учения Египта были хитроумно сокрыты, и Рим, не имея времени для их изучения, удовлетворился заключением договора и прекращением грабительской войны.

В Александрии процветали высшие проявления неопифагорейской и неоплатонической культур. Птолемей выписал к себе элевсинских посвящённых, с чьей помощью был выработан Серапический ритуал. Весьма вероятно, что в элементах греческой философии наиболее просвещённые египетские жрецы узнавали фрагменты своего забытого учения, так как во времена Порфирия^[24], Аммония Саккаса, Плотина^[25] и Прокла^[26] великие институты египетских мистерий были почти стёртым воспоминанием. Храмы, которые выстояли в борьбе со временем, обслуживались деградировавшим священством; тайное значение символов оказалось утерянным; тайна удалилась в арабскую пустыню, а изысканные церемонии государственной религии совсем исчезли.