Фалес Аргивинянин - Мистерия Христа

и праведный, — ответил я, Фалес Аргивянин. — Что тебе при твоей святости и праведности даст Учитель? А мы — язычники и бедные, невежественные грешники, — мы-то и хотим поучиться у Учителя… Хотя бы затем, чтобы стать такими же святыми и праведными, как ты, великий и благой муж…

Тогда юноша быстро дёрнул за рукав хитона растерявшегося и глядевшего на меня сердито иудея. Он шепнул ему что-то и затем, ласково улыбаясь, сказал мне:

— Не трать, благородный чужестранец, стрел твоего аттического^[24] остроумия на уничижение бедного иудея. Присядьте на эту скамью — я сейчас вам пришлю одного нашего товарища, ему скажете всё, что вам надо…

Мы, усталые, опустились на скамью. Но огонь великий горел в сердце Клодия Македонянина и дивный свет заливал мой, Фалеса Аргивянина, разум: мы знали, что нашли Учителя, ибо вот — разве мог скрыться от взора Посвящённого Свет Вечности, разливавшийся над скромным масличным садом в Магдале?

И вот предстал пред нами муж, в белой чистой одежде, с печатью мудрости на челе; над этим челом горел тайный знак Посвящения Красной Расы, чьи Святилища скрывала далёкая Азия^[25], откуда пришёл к нам Трижды Величайший^[26][27], где Мудрые населяют целые города^[28] песками вместе с различными реликвиями древнего магического знания». Руины двух из этих городов в районе оазиса Черчен нашел и отчасти исследовал Н.М. Пржевальский. ] и где установлено владычество Треугольника[Треугольник (равносторонний, вершиной вверх) — здесь, универсальный многозначный символ, знак одной из посвятительных традиций; основные значения: огонь (как первостихия Космоса) и дух (как всеобщая животворящая суть). ]. И увидели мы, что для него не тайна наши знаки Маяка Вечности. Он поклонился нам и сказал:

— Привет вам, братья из Фив. Я — Фома, смиренный ученик Того, Кого вы ищете. Поведайте мне цель вашего путешествия. Кто послал вас?

И полился наш разговор, ведомый на сокровенном языке Святилища Мира. За какой-нибудь час мы узнали от брата Фомы всё то, что предшествовало появлению Учителя, и как и чем угодно было Ему открыться в мире… Великое, благоговейное недоумение охватило нас: ибо вот — приученные искать малое в великом, как могли мы вместить в малом — великое?

— Поистине, — пылко воскликнул Клодий Македонянин, — Учитель этот вместил в себе все сказания и все мифы мира!^[29]

— И претворил их в Истину, — сказал я, Фалес Аргивянин. — Или ты, Клодий, забыл, что сказал нам Великий Гераклит? Или забыл ты, как жрец Неизреченного, чьё имя — Молчание, поведал нам о поклонении Учителю при Его рождении? Готовься увидеть самоё Истину, Македонянин…

Фома встал и поклонился мне, Фалесу Аргивянину:

— Я более не имею ничего сказать вам, братья, — промолвил он. — Ваша Мудрость воистину служит вам маяком… Я иду предварить Учителя.

Как только он ушёл, я, Фалес Аргивянин, призвав тайное имя Неизреченного, погрузил себя в созерцание грядущего, и мне дано было увидеть нечто, что легло в основу всего того, что время принесло мне.

Когда я открыл глаза — перед нами стояла женщина, ещё молодая, красивая и с печатью Великой Заботы на лице.

— Учитель призывает вас, иноземцы, — тихо молвила она.

Мы последовали за нею — Клодий Македонянин торопливо, не умея сдержать порыва горячего сердца, а я, Фалес Аргивянин, спокойно, ибо разум мой был полон Холода Великого Познания, данного мне в коротком созерцании грядущего. Холод всего мира нёс я в себе — откуда же было взяться теплоте?

Так вступили мы на террасу, освещённую луной. В углу её, в полумраке тени маслины, сидел Он, Учитель. Вот что увидел я, Фалес Аргивянин.

Он был высокого роста, скорее худощав. Простой хитон с запылённым подолом облекал Его; босые ноги покоились на простой циновке из камыша; волосы и борода тёмно-каштанового цвета были расчёсаны; лицо худое и изнеможённое Великим Страданием Мира, а в глазах — я, Фалес Аргивянин, увидел всю Любовь Мира. И понял всё, независимо от того, что открыло мне, как Посвящённому, духовное окружение Учителя.

А Клодий Македонянин уже лежал у ног Учителя и лобзал их, оглашая рыданиями сад и террасу. Рука Учителя ласково покоилась у него на голове. А приведшая нас женщина полуиспуганно-полунегодующе глядела на меня, Фалеса Аргивянина, спокойно стоявшего пред лицом её Учителя.

Тихой небесной лаской обнял меня взгляд Любви Воплощённой. Голос, подобный голосу матерей всего мира, сказал мне:

— Садись рядом, --">