Ольга Борисовна Бухина - Гадкий утенок, Гарри Поттер и другие. Путеводитель по детским книгам о сиротах

стол^[6], – не говоря уже о силах природы. Героев детских книг великое множество, и написать хочется обо всех. Но в таком случае этот текст окажется, как сказано в одном хорошем детском произведении, книгой, «которая объясняет все, что есть в природе»^[7]. Мы остановимся лишь на одном типе героев, но зато таком, который встречается в детской литературе чрезвычайно часто и необычайно важен для понимания того, как детская литература взаимодействует с глубинными структурами психики ребенка.

Итак, герой, о котором я хочу поговорить, – это ребенок – сирота. Книги о сиротах есть, вероятно, на всех языках и во всех культурах, потому что сироты, увы, существуют в жизни, существовали всегда и, к сожалению, будут существовать. Обычно ребенок – неотъемлемая часть семьи; сирота – это тот, кто лишился семьи, отторгнут от нее, пытается в нее вернуться либо старается найти новую. В обыденной реальности сироты чаще всего оказываются, так сказать, на обочине жизни^[8]. Но в книгах сирота очень часто главный герой, который принимает на себя чрезвычайно важные функции.

Посмотрим для начала, что же такое сирота в художественном произведении. Терри Уиндлинг определяет литературного сироту следующим образом: «Герой – сирота не просто часто встречающийся воображаемый образ, это мифологический архетип, возникающий уже в древнейших историях нашего мира. Этот архетип включает в себя не только тех героев, которые в буквальном смысле стали сиротами после смерти обоих родителей, но и тех детей, которые были потеряны, оставлены, изгнаны, лишены наследства злыми приемными родителями, воспитаны в волшебном плену или выращены дикими животными»^[9].

Сирота – образ и народных сказок, и древних легенд. От Ромула и Рема с их приемной матерью волчицей, от короля Артура и его сиротского детства, от рано осиротевшего Тристана, пытающегося избежать козней мачехи, тянется ниточка европейского рассказа о сироте. В дальнейшем мы увидим развитие этого образа как в европейской, так и в американской литературной традиции. Большинство примеров, которые я буду рассматривать, взяты из книг, доступных маленькому (и большому) читателю на русском языке – они либо написаны по – русски, либо существуют в русском переводе, однако в анализ будет включен и ряд важных произведений, которые еще не нашли своего переводчика (и издателя).

Корни книжного дерева детской литературы уходят в плодородную почву – миф. Поэтому давайте сначала посмотрим, что происходит с сиротами в мифах, взяв за основу определение мифа, предложенное Е. М. Мелетинским, филологом, историком культуры, основателем школы теоретической фольклористики: «При всей разноречивости в определении мифологии миф стал одним из центральных понятий социологии и теории культуры в XX в. При этом благодаря популярности психоанализа сама социология сильно “психологизировалась”. В юнгианской “аналитической психологии” миф в качестве “архетипа” стал синонимом коллективного подсознания»^[10].

Для меня, однако, в данном случае важнее не собственно миф и его функционирование, а то влияние, которое он оказал на возникновение волшебной сказки, а впоследствии и детской литературы. «Установление Юнгом известных аналогий между различными видами человеческой фантазии (включая миф, поэзию, бессознательное фантазирование во сне), его теория архетипов расширили возможности поисков ритуально – мифологических моделей в новейшей литературе»^[11]. Этот принцип может быть применен и к литературе детской, поскольку она, более чем какая – либо другая часть литературы, напрямую связана с фантазией, безбрежной детской фантазией. Вне зависимости от того, основано ли произведение на реалистическом сюжете или нет, успех обеспечен только той детской книге, чье воображение может сравниться по размаху с фантазией ребенка. В противном случае книга становится надоедливо назидательной и излишне сентиментальной.

Анализируя представление Юнга об архетипах, Меле– тинский замечает, что «мифологема дитяти» применяется Юнгом к понятию становления, соединению бессознательного и сознательного. Поэтому «мотивы невзрачности, покинутости мифологического дитяти» и те постоянные опасности, которым это дитя подвергается, отражают трудности достижения этого единства^[12]. Не углубляясь слишком в юнгианскую аналитическую психологию, замечу: сирота в сказке и в литературе принимает на --">