Евгений Абрамович , Дмитрий Костюкевич - Рукописи горят или садись и пиши

добиваешься реализма в хорроре и фантастике?

Д. К. Всё просто. Реализму и уделяю основное внимание. Описываю жизнь, живых людей. Пытаюсь предугадать их реакцию на ирреальное (фантастическое, потустороннее). Фантдопущение/хоррор-допущение надо встраивать в канву аккуратно, а не обрушивать на голову и устраивать вокруг него пляски. Следует помнить, что это лишь условие, которое придётся учитывать. Городок, в котором поселился вампир. Колыбельная, которая убивает. Это всё очень интересно и здорово, но основы и законы нашего мира в остальном не изменились. Да, в мире появился изъян, трещинка. Мы помним об этом. Но героям по-прежнему надо есть, спать, ходить в туалет. Они любят и ненавидят, плачут и смеются. Если я не могу поверить до конца в этот изъян/трещинку, то во время работы меняю её в голове на что-то реальное: вампира превращаю в маньяка, а колыбельную – в оружие.

Работая над романом «Этика Райдера», я представлял не пришельцев (я не верил в пришельцев), а абстрактного врага, захватчика, Человека-В-Маске. Это наложило свой отпечаток на роман. Мы с Лёшей выкинули вступительную главу, рассказанную от лица пришельцев, и больше не использовали данный фокус; наоборот, в одной из кульминаций сделали возможным допущение, что всё произошедшее – только в голове человечества. Олди отметили это на романном семинаре в Партените, где разбирали «Этику Райдера», и высказали верную мысль: замени пришельцев на сирийцев – ничто не изменится. Дмитрий Громов и Олег Ладыженский также филигранно обозначили идею романа: «Бойся данайцев, дары приносящих». Но я писал о другом. (Это к вопросу об идеях, точнее, об их поиске автором и читателем.) Я писал о дружбе и о том, что «человек человеку волк», двух полюсах одной идеи. Пришельцы (злые люди) всего лишь работали на эту идею.

В одном из интервью на вопрос: «Какую книгу вы взяли бы на необитаемый остров?» Станислав Лем ответил: «Одну? Только одну? Наверняка это была бы очень толстая, мощная книга по философии». И назвал конкретную: «История западной философии» Бертрана Рассела, в которой автор доходит до препирательств с категоричным Платоном. Лема выводили из себя категоричные люди, он называл их опасными. Отсюда у меня два вопроса к тебе. Какие три книги (расширим список) ты взял бы на необитаемый остров? И как относишься к людям, которые не принимают во внимание чужую позицию, дискутируют только сами с собой?

Е. А. Три? Только три? Ладно, надо подумать. Пусть это будут те книги, которые я могу назвать самыми любимыми на данный момент. Это «Тихий Дон» Шолохова, «Конармия» Бабеля и «Чевенгур» Платонова. Каждую я могу читать много раз, с начала или частями, и всё время открывать что-то новое. С ними на необитаемом острове мне точно не будет скучно.

По поводу людей – тут дело такое. Мне кажется, что дискуссии мало к чему приводят непосредственно их участников. Если два умных, взрослых, самостоятельных и самодостаточных человека поспорят о чём-то, то вряд ли смогут переубедить друг друга. Скорее всего, они разойдутся, и каждый останется при своём мнении. Зато для свидетеля (случайного или нет) этот спор может быть полезным. Он выслушает аргументы обеих сторон, взвесит все за и против и сделает свои выводы.

Совсем другое – когда человек слушает и слышит только себя. Это уже не отстаивание собственного мнения, а навязывание его другим. Допустим, мы с тобой посмотрели фильм. Мне он понравился, тебе нет. У каждого на это есть причины. Но я не буду доказывать тебе, что этот фильм хороший, как и ты мне, что он плохой. Но всегда найдутся те, кто будет. Таких людей я не понимаю. А иногда они вызывают во мне и вовсе негативные чувства.

Мы говорили с тобой о музах (их нет) и вдохновении (это миф), но как всё-таки выйти из ступора? Как преодолеть эту фобию, страх первой строчки? Вот садишься ты за стол, открываешь вордовский документ и застываешь. Есть ли у тебя какой-то универсальный способ?

Д. К. Выход есть: написать эту самую первую строчку. Как угодно, но написать.

Если я сел за стол, чтобы писать, значит, основная работа над обработкой информации закончена. Значит, причина ступора в другом. Я боюсь, что не получится. Что выйдет хуже, чем раньше. Что не смогу подобрать нужные слова, правильно их расставить. Ничего нового. Привычный страх. Он особенно болезнен, когда я ещё не сел за стол. Болезнен и опасен, потому что именно он

--">